Сакрополис. Маг без дара - Сергей Николаевич Чехин

куда как хуже переносит боль, а значит, быстрее расколется. Ну а в-третьих, для садиста и подонка вроде лорда это еще и приятное развлечение. Будь в этом деле замешаны дети, он пытал бы и их, ведь тогда выбить «правду» стало бы еще проще.

На третьем заходе Ева уже едва держалась. Не выла, не каталась по полу, а дергалась ровно настолько, насколько хватало подаваемой энергии. Один раз и вовсе отключилась, но Даллас тут же плеснул в бледное лицо сгущенную из воздуха влагу.

Глядя на это, я не особо скрывал эмоции. Хрустел кулаками, надувал желваки до скрипа зубов и сверлил гада таким взглядом, что еще немного – и прожег бы насквозь. Картер прекрасно видел мою реакцию и наслаждался ею, словно кровью заклятого врага. Но на кону стояла несоизмеримо большая цена, чем страдания близкого человека.

На кону буквально стояла судьба моей страны, а может и всей планеты. И я сильно сомневался, что если Даллас захватит мир с помощью своих гомункулов, то подарит всем свободу, равенство и братство. Скорее всего, превратит половину в рабов для добычи ресурсов, а остальным устроит ад на Земле ради утоления своих безумных пороков. И этого нельзя допустить. Чего бы это ни стоило.

Но дела великие и возвышенные в тот момент беспокоили меньше обычной бытовой и всепожирающей ненависти. Мне хотелось разорвать ублюдка не за его наполеоновские планы, не из-за исходящей от него угрозы, не за вероломное нападение, а тупо за то, что Картер – жестокий и самодовольный мудак. За горе, что причинил соратникам и друзьям. За то, что издевался над теми, кто не может дать сдачи.

По большому счету гад – просто обнаглевший от безнаказанности мажор. Я не раз встречал таких в школе и не раз обеспечивал им проблемы, несмотря на блатных родителей и угрозы пожаловаться во все инстанции. Обычно главными задирами в классе являются отпрыски социального дна – всякие гопники и малолетние алкаши. И мажоры хоть и схожи с ними в сути, но более изощренные в исполнении.

Просто избить слабого или отжать деньги для них слишком дешево и уныло – не по статусу, так сказать. Им надо закрутить интригу, настроить всех против жертвы, распустить о ней слухи, раздобыть компромат для шантажа.

Унизить на выступлении, сделать вид, что проявил интерес, а потом прилюдно высмеять. Найти позорные фотографии и разослать всем в мессенджер с тонной смайликов – и все в таком духе. Не избить, не зачморить, но создать атмосферу абсолютного ужаса, чтобы несчастный ребенок боялся идти на уроки так, словно весь класс состоял из одной гопоты.

А если жертва находит в себе силы пожаловаться, учителя и завучи хлопают ресницами и разводят руками – мол, разве может Светочка такое делать? Она же отличница с примерным поведением, а ее папа – директор завода (и наш большой спонсор – ремонт недавно вон оплатил). Это ваша Маша из зависти наговаривает. Может, сама виновата. Может, еще и заслужила.

И разбирайся с этим, как хочешь. Особенно, когда возможностей – с гулькин нос, а пройти мимо и оставить все как есть не позволяет совесть.

Эти благородные змеи еще более тошнотворные и отвратительные, чем незамысловатые пацанчики с района. Именно из таких и вырастают такие вот картеры, которые пытаются замаскировать манерами и этикетом больное звериное нутро.

И мне стоило огромных усилий, чтобы вытерпеть надменную ухмылочку и сальный взгляд, как бы говорящий – ну что, сдаешься, или мне продолжить? Потому что понимал еще и то, что Ева терпела на порядок больше, и все еще никого не выдала.

– Спрашиваю в последний раз, – Даллас вздернул цепь и поставил едва дышащую пленницу на колени. – Признавайся, как все было на самом деле.

– Я уже сказала, – помощница облизнула окровавленные губы. Из-за частых ударов сосуды в глазах полопались, слезы смешались с кровью и смазанными полосами лились на подбородок. Сил стоять ровно у нее не осталось, и страдалица безвольно повисла на поднятых магией кандалах. – Больше добавить нечего.

– Что же… тогда не вижу смысла больше тратить время.

Я едва не выдохнул с облегчением, но тут коммандер протянул ладонь адъютанту, и тот передал начальнику револьвер.

– Посмотри на меня.

Картер встал напротив пленницы, и как только та подняла голову, приставил холодное дуло ко лбу. Ева судорожно сглотнула, а губы задрожали так, будто ее снова ударили током. По щекам с новой силой покатились слезы, однако девушка быстро вернула самообладание и посмотрела в глаза смерти пусть и со страхом, но уже без мольбы.

– Я даю тебе последний шанс, – подонок с отеческой улыбкой взвел курок. – Признайся – и уходи с миром.

Внутри все похолодело. Я хотел вмешаться, но прекрасно понимал – этот грязный прием направлен не против Евы, а против нас с Алиной. Далласу плевать на служанку, ему нужны главные заговорщики. И если бы я напал на него или попытался иным способом отбить подругу, он сразу бы все понял.

И пусть я не мог бросаться в драку, просто стоять столбом тоже не оставалось никаких сил. Вот и рискнул прибегнуть к методу, который однажды уже выручил в схожей ситуации.

– Коммандер! – прорычал я, вырвавшись из ослабшей хватки громилы и шагнув вперед. – Вы хоть знаете, сколько стоит подготовить и обучить бытовую колдунью? Я решительно против подобного обращения с моей прислугой!

– Закройте рот, – холодно бросил лорд, после чего повернулся к бедняге, приподнял голову револьвером и повторил вопрос. – Сознайся – и я клянусь честью, что пощажу тебя и дарую свободу.

Ева всхлипнула, зажмурилась и мелко затряслась, обняв себя за плечи. Все всяких сомнений, оккупант ее пристрелит – для него это раз плюнуть, он просто тянет удовольствие. Предо мной вновь встал выбор – взять вину на себя и спасти помощницу, либо промолчать и спасти как минимум весь город, а то и целую страну.

Выбор слишком очевиден. Несмотря на клокочущую в душе ярость, я выпрямился и вскинул подбородок. Спасать Родину – дело непростое, требующее полной самоотдачи, самоотверженности и готовности жертвовать не только собой, но и другими – в том числе близкими.

И даже если отбросить весь пафосный патриотизм, я не смог бы угробить несколько тысяч жизней ради одной, пусть и хоть сколь-нибудь знакомой, в отличие от безликого населения. Просто совесть бы не позволила, ведь это – вершина эгоизма, которая тут же возведет меня на один с Картером уровень подлости и омерзительности, что само по себе недопустимо.

Поэтому я молчал, глядя на сжавшееся