Отцовское знамя - Наиль Эдуардович Выборнов

Сам наместник Дмитрий приходил всего один раз, но ничего не сказал, только смотрел, как я вишу под потолком, удерживаемый цепями. Может быть, он ждал от меня чего-то, но эта паскуда – последний человек на всем белом свете, с которым мне хотелось бы говорить.

Наконец, ко мне пришел жрец Красного Тельца, чтобы провести со мной душеспасительную беседу. Из его слов я узнал, что завтра меня казнят, если, конечно, я не отрекусь от ложной веры, и публично не откажусь от своих слов о том, что я наследник князя Кирилла. Тогда я заплетающимся языком послал его куда подальше.

Удивительно, но меня больше не беспокоили, и даже не били. Похоже, решили, что вытянули из меня, все, что возможно.

То, что наступил мой последний день, я понял, когда за мной пришел палач со служками и кузнецом. Кузнец расковал кандалы, у меня отобрали и рубаху, а вместо нее выдали робу смертника, после чего связали руки проволокой за спиной и повели на улицу.

Через весь город мы шли с конвоем из десятка воинов. Обычных городских стражников в стеганых поддоспешниках, да вооруженных этими странными топорами на длинных ручках, названий которых я так и не узнал.

Я переваливался с ноги на ногу, шел, слегка кособочась, но тем не менее, пытаясь прочувствовать каждый шаг, ведь это были последние шаги, которые мне предстояло пройти в этой жизни. Не знаю, что ждало меня дальше, правда ли это, что мы воскреснем вновь, когда на землю спустится Иисус Христос, но хотелось бы в это верить.

Ощущения были хреновые. В глаза как песка насыпали, а во рту будто кошачья свадьба произошла. Больше всего мне хотелось пить. Если честно, пару раз у меня проскальзывала мысль, упасть на землю и попытаться напиться из лужи, схватить ртом, столько воды, сколько смогу, но, как назло луж на нашем пути не встретилось. Похоже, что дождя уже не было очень давно.

Люди вокруг останавливались и указывали на меня пальцем. Кто-то что-то спрашивал, но голоса их были слышны будто сквозь воду, и слов толком я разобрать не мог. Большая часть народа присоединялась к процессии, и вместе с нами двигалась на главную площадь.

Мальчишки пару раз пытались подбежать ко мне, правда, непонятно с какими целями, но кто разберет, что у детишек на уме. Стражники отгоняли их древками. Видимо, боялись, что те попытаются меня освободить, ага.

Слева от меня, меряя землю широкими шагами, шел палач. Вот он – настоящий проводник для таких как я в иной мир. Не знаю, кем надо быть, чтобы пойти на такую работу, но он, судя по его лицу, не испытывал от нее ни малейшего удовольствия.

Наконец, мы пришли к главной площади. Людей здесь собралось немеряно, я даже рассмотреть всех не мог, роста не хватало. Но ничего, из петли все хорошо будет видно.

– Поднимайся, – кивнул палач, указав на невысокую лесенку, ведущую на помост для казней.

Я кое-как взошел по ней, обернулся и бросил взгляд на беснующуюся передо мной толпу. Сколько их здесь? Три сотни? Пять? Скорее всего, посмотреть на казнь собрались все незанятые жители Брянска, вне зависимости от рода деятельности и достатка.

В этом не было ничего удивительного, ведь сегодня казнили самозванца. Того самого, про которого говорили с конца весны. Того, что называл себя князем Олегом Орловским, сыном великого князя Кирилла, который и объединил под своей властью Пять Княжеств. Самозванца, который собрал ватагу и водил ее, уничтожал разбойников и даже однажды сошелся в сече с боярской дружиной Сергея.

Здесь были и зажиточные горожане в расшитых кафтанах и дорогих кожаных сапогах, и нищие в лохмотьях. Наметанным взглядом я сумел разглядеть в толпе как минимум троих профессиональных воришек, замаскированных под просителей милостыни. Для таких казнь – праздник, возможность почти безнаказанно пошарить в карманах у отвлекшихся на развернувшееся представление людей.

Даже непонятно, чего люди так собрались, ведь власти, очевидно, пытались представить дело так, что это обычная и заурядная казнь. Иначе, наместник непременно пришел бы посмотреть на нее собственной персоной, но его здесь не было. Ну да, не княжьего сына ведь казнят, а разбойника-самозванца.

Толпа жаждала крови и бесновалась. Не знаю почему, но меня смешило то, что холодную голову сохраняли как раз карманники, три десятка городской стражи, да главные действующие лица. Судья, служитель Красного Тельца, и палач. Правда они не могли позволить себе потерять голову, ведь казнь – это не только веселое представление и правосудие в одном действии, но и строгий ритуал, который никак нельзя нарушить.

Впрочем, основная роль в сегодняшней постановке отводилась мне. И хоть, я и пытался бодриться и делать вид, что могу сохранить дух даже в такой ситуации, мне постоянно приходилось переглатывать сухой глоткой и сдерживать дрожь в коленях. Руки, наверное, тоже тряслись бы, не будь они туго связаны за спиной несколькими витками стальной проволоки.

Не получилось у меня, как у Игната, который совсем не боялся смерти и принял ее, будто старую подругу. Старый воин провел последние часы в беседах со мной и молитве. Я же отчаянно трусил. Вроде бы и сдался сам, пожертвовал собой, чтобы сохранить жизнь людям, который пошли за мной, но все равно умирать не хотелось.

А ведь еще недавно я вел за собой верную дружину, конную рать в два десятка клинков. И за мной шло двое бояр. Собственных бояр, признавших меня своим князем. А теперь меня повесят по приказу предателей, убивших моего отца, чтобы разделить между собой собранные им вместе земли.

Ждал ли я, что наместник станет драться со мной на поединке? Не знаю, он должен был понимать, что выйти из нее победителем у меня нет шансов. Но Дмитрий не стал рисковать, а просто приказал схватить меня и бросить в темницу. Но это было его право, ведь его слово на этой земле – закон.

День выдался приятный. Теплый ветерок обдувал мое тело через множество отверстий в выданной мне робе смертника. Солнце ярко светило, но чуть со стороны, с заката. Площадь будто специально построили таким образом, чтобы во время разворачивающихся на ней представлений, ничто не могло отвлечь горожан от зрелища.

Судья заколотил в специальный колокол, подвешенный на эшафоте, толпа практически моментально замолкла, обратив все внимание на служителя закона. Убедившись в этом, он опустил ритуальную булаву – символ власти – и начал свою речь.

– Двадцать пять