Призраки Пянджа - Артём Март

Если Тарик Хан поймёт, что мы открыто ведём на него охоту, он затаится. Перестанет действовать в этом направлении и переключится на другие, так сказать, аспекты «Пересмешника».

— А «Пересмешник» надо пресечь, — только теперь по-настоящему посерьёзнел Арсеньев, — пресечь в зародыше. ГРУ уже работает над этим. Мы же должны обезвредить ключевые фигуры исполнителей. И первая из них — Тарик Хан.

— Так, — вздохнул Давыдов, — значит, вы и дальше собираетесь использовать моих парней как приманку?

— Родина требует, — пожал плечами полковник Арсеньев. — Они рискуют жизнью каждый день. Рискнут ещё раз.

Давыдов ничего не ответил. Только засопел и откинулся на спинку своего строгого кресла.

— И всё же у нас есть некоторые опасения, — сказал Леонов, развеивая начавшую было нарастать тишину, — относительно этого самого Селихова.

— Это какие же? — Давыдов снова нахмурился.

— Скажем так… — полковник не дал Леонову продолжить и заговорил сам, — больно уж он, этот Селихов, своенравный. А ещё чрезвычайно инициативный.

— Старая поговорка про инициативу в армии с ним, будто бы не действует, — пошутил Леонов, но тут же задавил улыбку под суровым взглядом Давыдова.

Видя, как подполковник смотрит на него, майор посерьёзнел и прочистил горло.

— В общем, за ним надо бы приглядывать, — сказал Арсеньев.

— Я уже пытался взять Селихова под контроль, но больно уж он оказался крепким орешком, — признался Арсеньев.

— Товарищи, — Давыдов вздохнул, — прошу вас, хватит ходить вокруг да около. Просветите меня уже по поводу этой вашей операции. Как там её? «Ловушка на тени»?

— «Ловец Теней», — поспешил поправить Леонов.

Арсеньев же стал серьёзен и даже мрачен. Полковник несколько надменно уставился на Давыдова.

— С большим удовольствием, товарищ подполковник, — сказал он, — но первым наперво я хочу вам сказать вот что: чтобы всё получилось, чтобы всё было, в том числе и Селихов, у нас под контролем, на Шамабаде придётся произвести некоторые кадровые перестановки.

Глава 27

— А что это с ним? — спросил Малюга, затягиваясь папиросой. — Че это он сегодня какой-то хмурый? Всегда ж бодрячком.

— А ты что, не слышал? — приподнял бровь Вася Уткин, а потом бросил окурок под сапоги и растоптал его.

Было жарко.

После двух часов дня горячее восточное солнце раскалило воздух так, что он дрожал вдали, над желтоватыми, выжженными холмами Дастиджумского ущелья.

Погода была безветренной. Граница нынче не дула. Даже с Пянджа, пусть река и проходила в считанных сотнях метров от заставы, не приходило к нам ни единого свежего дуновения.

«Что бы на это сказал Алим Канджиев? — щурясь от солнца, с робкой улыбкой подумал я. — Как бы он перевел нам такое настроение Границы?»

Мы прятались от солнца под навесом свежеотстроенной курилки. Перекуривали после ежедневных заставских дел по хозяйству, которые приходят на смену, когда ты возвращаешься из наряда.

Я вернулся ночью. Ходил на правый фланг в дозор, и недавно встал, проспав положенный мне после ночи сон. И тем не менее, я знал, что творится со старшим сержантом Мартыновым, который с самого утра был будто бы не в себе. Знал, потому что весть эта, как только из отряда пришло сообщение, расползлась по всему Шамабаду. И разные пограничники по-разному на нее отреагировали.

— Не-а. Да откуда бы мне? — разулыбался Малюга. — Я только глаза продрал. С ночи.

Вася хмыкнул. Глянул на своего уже ставшего закадычным друга Малюгу и сказал:

— Дембель. Из отряда передали, завтра старики отбывают. Домой едут.

Вот и до Шамабада докатился вал демобилизации.

Сообщение об этом пришло только утром, и Таран еще не успел объявить на боевом расчете тех пограничников, кто завтра утром в последний раз запрыгнет в заставскую шишигу, и она унесет их в отряд, станет первым шагом на пути к дому.

И пусть конкретных фамилий не называлось, все и так понимали, чей дозор подошел к концу. Одним из этих людей станет и командир первого стрелкового отделения, старший сержант Витя Мартынов.

Тот самый, кто, казалось бы, не так давно встречал нас, свежее пополнение, суровым взглядом и покровительственным молчанием.

Я глянул на Мартынова.

Старший сержант стоял у заряжалки в одних галифе, сапогах, майке да фуражке. Щурился от солнца.

Витя болтал о чем-то с сержантом Арой Авакяном, который сегодня носил красную повязку дежурного по заставе.

— А че он смурной? — спросил Малюга. — Радоваться надо! Домой едет, к мамке с папкой. Его еще, пади, и девчонка дома ждет.

Сержант-собачник Ваня Белоус, отдыхавший с нами, улыбнулся. Глянул на Малюгу со значением.

— Чего? — не понял Малюга. — Чего ты так уставился, Вань?

Белоус вздохнул, вынул изо рта сухую травинку, которую «курил» вместо сигареты. Потом сплюнул и подался вперед. Облокотился о собственные колени.

— Молодой ты еще, Малюга. Не понимаешь. Ну ниче. Поймешь, когда время придет.

Внезапно со скрипом распахнулась калитка.

На территорию заставы строем вошел усиленный наряд из четырех человек. Были там Сагдиев, Матузный, Синицын и Солодов.

Они промаршировали к заряжалке, и Мартынов воспитанно отошел в сторонку. Стал смотреть, как наряд принялся разоружаться. Как дежурный стал досматривать их оружие.

Я наблюдал за тем, как бойцы после разряжания подошли к Мартынову. Стали брататься с ним, поздравлять со скорым отбытием с заставы. Поздравляли даже Сагдиев с Синицыным. А я ведь знал, что и им завтра предстоит путь домой.

— Ну знаете, братцы, — сказал Малюга, тоже наблюдая за всей этой картиной вместе со всеми. — Я, конечно, вас люблю и уважаю, но вот что скажу…

Малюга хлопнул себе по шее, прибил комара. Критически осмотрел свою широкую рабоче-крестьянскую ладонь.

— Служба тут такая бывает иной раз, что выть хочется. А после последней проверки нарядов, что Черепанов нам устроил — так вообще! Хоть стой хоть падай! Потому, когда мне час придет домой ехать, уж что-что, а грустить я не буду. Только радоваться.

— Будешь, дружок, — вздохнул ему Ваня. — И радоваться будешь. И грустить.

Я глянул на Белоуса. Глаза сержанта блестели. Но блестели не так, как бывает, когда досада рвет горло. Блестели они с теплотой.

Сержант заметил, что я на него смотрю, и, как бы устыдился собственных чувств, а потом опустил глаза. Прочистил горло.

Вася Уткин тоже заметил взгляд Белоуса, и кажется мне, ему стало неловко, когда он понял,