Призраки Пянджа - Артём Март

Я глядел на горящие окна заставы, возвращаясь от калитки. Проводил только что очередной наряд на границу. Через пятнадцать минут идти поднимать, а главное — будить следующий.

Ночная смена дежурного по заставе — она такая. Двенадцать часов, а пролетают быстро. Все потому что крутишься-вертишься. Отправляешь ребят, встречаешь. Принимаешь и проверяешь оружие, патроны. Да и других обязанностей хватает.

Дежурному в дневную смену так вообще не продохнуть. В ночную бывает поспокойнее. Но совсем чуть-чуть. Иногда можно в дежурной комнате побыть. Иногда подышать заставским воздухом. Когда морозным, когда душным. Тут уж какое время года выпадет.

Вот и сейчас у меня было немного времени до подъема следующего наряда, чтобы подышать. Чтобы подумать о грядущих переменах на заставе. О том, как совсем скоро — завтра или послезавтра, ждать нам тут новое пополнение. Новых ребят, что займут место уехавших домой.

Впрочем, думать мне пришлось недолго.

Застыв у заряжалки, я заметил у конюшни какую-то тень. Судя по силуэту и фуражке — одного из наших.

Этот странный некто стоял лицом к бетонному забору и смотрел поверх него, куда-то в темно-звездное небо границы. Смотрел и о чем-то думал. А еще курил.

Даже с такого расстояния я видел огонек его сигареты, разгоравшийся красной звездочкой при каждой затяжке, и тухнущий, когда боец отнимал сигарету от губ.

По комплекции я догадался, кто там стоит. И пошел ему навстречу.

Пограничник, кажется, настолько погрузился в свои мысли, что даже не услышал моих шагов.

— Витя, ты что здесь?

Когда я приблизился к нему и задал свой вопрос, пограничник вздрогнул, обернулся ко мне как-то испуганно. Затравленным, неуверенным движением, что не характерно было для всегда настороженного и внимательного старшего сержанта Вити Мартынова.

Витя уставился на меня округлившимися от неожиданности глазами. В тускло-желтом свете, исходившим от заставских окон, я увидел, что его глаза… блестят.

— Сашка? — хрипловатым от кома в горле голосом как-то испуганно спросил Мартынов. — Ты че так подкрался? Я даже не услышал…

При этом Мартынов принялся торопливыми, грубыми движениями вытирать лицо и особенно глаза.

«Слезы трет, — подумалось мне. — Не хочет, чтоб я видел».

— Ты чего не с остальными? Чего не готовишься к отъезду? — спросил я спокойным голосом.

Мартынов несколько мгновений будто бы хотел мне что-то сказать, но не решался.

— Да я вот… Вышел воздухом подышать… Душно нынче, — сказал он все так же хрипловато. — Не сидится мне в здании заставы.

Я не позволил неловкой тишине загустеть между нами. Сказал Вите, указывая на недлинные обрезки досок, что сложили у стены после ремонта крыши конюшни:

— Присядем?

— Ну… — Мартынов растерялся. — Давай… А тебе разве на службу не надо? Наряд готовить.

Странно было слушать в словах Мартынова сомнения. На службе, в боевой обстановке, все привыкли, что он соображал и отвечал четко. Уверенно. Сейчас уверенности в этом молодом, но уже волевом человеке я совсем не чувствовал.

— Минут десять у меня есть, — сказал я, присаживаясь первым.

Мартынов повременил несколько мгновений, потом тоже присел. Снова уставился в небо. Замолчал. Впрочем, притих он ненадолго.

— Много мы с тобою прошли, Сашка… — вздохнул он.

— И верно. Много.

Казалось, Мартынов продолжит свою мысль, но он не сделал этого. Снова замолчал ненадолго. Потом прикурил новую сигарету.

— Сегодня днем, — медленно и будто бы с трудом заговорил он после первой затяжки. — Я просил Тарана, чтобы он меня в ночь, на последний мой, дембельский дозор отправил.

— Он отказал, — не спросил, а констатировал я.

— М-г-м… Сказал, что мне нужно к отправке готовиться. Что отходил я свои дозоры. Теперь надо домой.

Я улыбнулся. Улыбнулся, хотя знал, что моей улыбки Витя в темноте не увидит.

— Что? Не хочешь домой ехать? — спросил я, в общем-то зная ответ.

— Хочу. Очень хочу, — покивал Мартынов. — Я по бате соскучился. По мамане. Да и по сестрице моей младшенькой.

Лицо Мартынова стало мечтательным и будто бы даже… счастливым.

— Вера у меня восьмой класс закончила. Выпускница. Пора… — Он грустно хохотнул. — Пора от нее женихов отгонять. Вот и буду отгонять. Как приеду.

— А чего ж ты тогда нос повесил? — спросил я с хитроватой ухмылкой.

Мартынов строго уставился на меня и даже нахмурился.

— А с чего это ты взял, что я нос повесил?

Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Потом Мартынов вздохнул.

— М-да… Саша-Саша… Проницательный ты черт. Ничего от тебя не скроешь. Заметил, пади, как я утирался тут?

— Заметил.

— Парням только не рассказывай, что я нюни распустил…

— Могила.

Мартынов снова очень тяжело вздохнул. В очередной раз поднял взгляд к темному, отдающему синевой небосклону.

— Не понимаю я, Саша, — сказал он с горечью. — Будто бы… Не могу осознать, что со мной приключилось. Будто бы и радоваться надо, что домой еду. Что не будет у меня над головой больше пуль свистеть. Что тяготы пограничной службы теперь позади. А в то же время…

Мартынов словно бы поперхнулся. Громко сглотнул.

— Будто бы большой кусок у меня щипцами из души вырывают. Значительный кусок. Думал я постоянно о том, что осточертели мне наряды, пограничная рутина. Осточертели сработки. Едово местное осточертело. И в то же время…

Он осекся на мгновение, как бы подбирая слова.

— И в то же время не могу я представить, как буду жить на гражданке. Не могу представить, как это теперь, без нарядов. Без отбоев. Без заставского распорядка. Как это, когда предоставлен ты сам себе и нет у тебя четкого в жизни порядка, как здесь. И когда подумаю — страшно становиться.

Мартынов потянул было сигарету в губы, попытался затянуться, но понял, что она и так уже догорела. Чертыхнувшись, выкинул бычок, подкурил новую.

— Но знаешь, что еще страшнее? — сказал он, выдохнув дым. — Еще страшнее мне становится, когда подумаю, что никогда больше не увижу Шамабада. Может, никогда больше не увижу парней наших. Границу никогда не увижу. Не послушаю ее. Не понюхаю.

Он всплеснул руками и сказал громче:

— Будто бы вся моя жизнь — вот она. Здесь! Будто здесь дом родной! А меня из него насильно вырывают… — Мартынов погрустнел и тихо договорил: — Я понимаю, что так надо. Что правильно это — два года отслужил и гуляй. И одновременно… как-то