Ночь упырей - Анастасия Александровна Андрианова

против воли поднялась и легла Мавне на бедро, восхитительно округлое под дурацкой плюшевой пижамой. Смородник чуть стиснул пальцы, и его пульс, как бешеный, загудел в висках, будто самолёт, набирающий скорость перед взлётом.

Мавна удивлённо выдохнула, заправила волосы за уши и положила ладонь на живот Смородника. Он далеко не сразу понял, что она просто проверяет повязку. Или не только? Ладонь сперва полежала неподвижно, потом двинулась чуть ниже и очертила по кругу, нежно поглаживая. Смородник тяжело сглотнул.

– Тут больно? – Голос Мавны звучал сбивчиво и чуть сипло.

Больно? Больно… А, она имеет в виду боль. Смородник быстро облизнул губы и выдавил:

– Н-нет… Нормально.

Свет, хорошо, что ниже его тело скрывало тяжёлое одеяло.

Мавна огладила его ещё несколько раз – кругами, невесомо и ласково, а потом, будто опомнившись, убрала руку с его тела, выпрямилась и села на кровати, свесив ноги. Смородник не понял, что произошло, но лицо у неё стало задумчивым.

– Помочь дойти до ванной? – спросила она уже обычным своим голосом.

– Нет. – Он постарался скрыть разочарование. – Я сам. Как… Как тебе спалось?

Такие слова, прозвучавшие из его рта, воспринимались чуждо и странно. Тоже что-то из другой жизни. Но не спросить он не мог.

– Меня не били по голове, и я не сражалась с упырями, расплёскивая искру. – Мавна пожала плечами. – В любом случае мне лучше, чем тебе. Но я беспокоилась. Боялась, что тебе станет хуже. Так что я рада, что наступило утро. И что ты в относительном порядке.

Смородник кивнул. Интонации её голоса – такие тёплые и сочувствующие – казались предназначенными не ему. Будто он – самозванец, проникший в чужую кожу и выдающий себя за кого-то другого. Совершенно непонятно было, что со всем этим делать, поэтому он неуклюже встал, путаясь в широких штанах, и проковылял в ванную.

* * *

Мавна со стоном уронила лицо в подушку, ещё тёплую от головы Смородника. И пахнущую им: терпко, чуть дымно, но свежо и чисто – невероятный микс, от которого ей становилось так хорошо и спокойно.

Дура, чуть не забралась на него верхом. На раненого и слабого. К тому же влюблённого в другую девушку. Ревность скреблась внутри и сжимала горло, но в то же время Мавна была за него рада: пусть его любовь окажется взаимной, Покровители, пусть он будет счастлив и наконец-то улыбнётся. Она устала переживать за него. Устала видеть хмурым и расстроенным. Пусть у него всё наладится, а она уже взрослая девочка и задушит в себе непрошеные чувства. Это будет легко: вспомнить хотя бы, как поначалу они грызлись, встречаясь в кофейне. Тогда же она буквально ненавидела его, искрясь от бешенства.

Или это уже тогда были искры подавляемой симпатии?

Темень, сложно…

Надо взять вино, пиццу и обсудить всё с Купавой.

«Глубоко же ты мне под рёбра забралась, Булка», – сказал он, засыпая. Что это значило? Вдруг… Неужели взаимную симпатию? А как же его влюблённость? Или…

Голова закружилась от нахлынувшей догадки, но эта догадка была такой невероятной, что Мавна даже не знала, стоит ли обдумывать её всерьёз или поскорее выгнать из мыслей.

Что, если Смородник влюблён в неё?

Да ну, нет, бред какой-то. Кто она? Пухловатая невысокая сотрудница кофейни. Такие парни, высокие, сильные и опасные, выбирают себе девушек под стать. В мелких булок они не влюбляются. Им больше подходят дерзкие горячие чародейки, скорые на расправу, гоняющие по городу на мотоциклах.

Или всё же спросить прямо?

Мавне показалось, что это тот случай, когда неведение всё-таки лучше. Она только-только признала свою нежную и яркую влюблённость, которая совершенно точно принесла новые краски в её жизнь. Раньше ведь она не влюблялась. Встречалась с парнями, строила отношения, но это были симпатия, дружба, бережные и ровные отношения – даже с Варде. Они были похожи: увлечения, стиль одежды, взгляды на жизнь. Ей нравилось проводить с ним время вместе, шутить и молчать, целоваться и заниматься любовью. Но теперь Мавна понимала: нет, это были совсем другие чувства и другая привязанность. Это всё было интересно, приятно и тепло, но… совсем не то, в чём она, оказывается, нуждалась. До Смородника она будто бы и не знала, что нужно ей самой и на какое пламя способно её маленькое глупое сердце.

Она пока побережёт свою любовь. Подержит её в ладонях, привыкая к ней, разбираясь, как жить дальше. И обязательно признается ему, и пусть он сам скажет, взаимно это или нет. Но сперва она обсудит всё с Купавой. И расскажет маме. Так будет честно.

Мавна выдохнула, встряхнулась, сменила пижаму на домашнюю одежду и спустилась на первый этаж.

* * *

Смородник нашёл в шкафчике за зеркалом резинку – розовую с клубничкой, но решил, что и такая пойдёт, – и затянул хвост на затылке. Склонился над ванной, чтобы не мочить раны, и подставил голову и шею под смеситель. Бок противно заныл от боли. Вода сильным напором захлестала по лицу, и Смородник поворачивал кран: то ледяная, то горячая, то прохладная, то тёплая – чтобы контрасты выдавили спутанные мысли из головы.

Рука Мавны на его животе.

Его рука на её бедре.

Ночь в её постели.

Что между ними, чёрт возьми, происходит?

Боль и тяжесть кошмара. Опять эти сны. Ждут, когда он станет уязвимым, чтобы наброситься из-за угла. Растерзать, сожрать, утащить на дно. Грёбаные воспоминания трансформировались раз за разом, и Смородник уже не мог понять, какие детали на самом деле всплывали из прошлого, а какие были плодом больной фантазии. Кошмары плесенью проросли сквозь его сердце, окутали гнилью нутро и подсовывали ложные образы. Как яркие фантики от конфет, в которые завёрнуто дерьмо с опарышами.

В этот раз всё было почти так, как на самом деле.

Или нет?

Оставались ли там, Темень забери, их тела? Или правда только лужи крови?

Прошло шестнадцать лет, уже не проверишь.

Что, если его родные, так же как Лекеш, застряли под болотами?

Что, если можно отыскать их в этом донорском центре? Нырнуть туда, проникнуть внутрь, всматриваться в лица всех застрявших…

Интересно, он вспомнил бы их лица? У него не осталось фотографий. Только смутные образы, которые со временем начали терять яркость и размываться.

Но если бы всё получилось так, как он мечтает, то он попросил бы прощения у мамы. За то, что отказывался есть долбаный суп с крошками чёрного хлеба. Сказал бы Манушу, как любит его. И отцу, что он всегда на него равнялся.

Чёрт, сколько слов