Фантастика 2025-159 - Алексей Небоходов

Михаил, поймав волну лёгкого абсурда, начал объяснять сюжет, где героям предстояло раскрыть трагедию советского комбайна – тоску по зерну и тоску по любви, разъедающую барабан одиночества.

– Вот ты, Глаша, подходишь и говоришь: «Шнек-то не крутится, точно тоской зерновой заклинило». А Дуняша смотрит проникновенно и отвечает: «Ничего, девки, пока мы есть, этот комбайн без урожая не останется».

Девушки прыснули от смеха, а комбайнёр, покраснев, неуверенно спросил:

– Мне тоже девкам отвечать?

– Ты технике отвечаешь, – серьёзно поправил Михаил. – Говоришь комбайну: «Ну что ж ты, железный товарищ, опять всю ночь барабанил в одиночестве?»

Расхохотались все, даже Сергей не удержался и прыснул в кулак. Михаил, чувствуя нужную атмосферу, дал команду начать съёмку.

– Сергей, заводи свою истеричку-камеру, – скомандовал он, указав пальцем вверх. – Светает, товарищи артисты, а искусство ждать не любит.

Камера защёлкала и зажужжала, актёры, увлечённые комическими репликами, забыли обо всём и направились к комбайну, играя так искренне, будто и правда родились комбайнёрами-романтиками и философами.

К полудню солнце поднялось выше, разогнав остатки тумана и наполнив воздух летним жаром. Михаил объявил перерыв, и съёмочная группа тут же расположилась в тени старой техники.

Все непринуждённо делились впечатлениями и весело подшучивали друг над другом, окончательно преодолевая неловкость.

– Скажи честно, Миш, – хитро улыбаясь, спросила Ольга, покусывая травинку, – сценарии ты на трезвую голову пишешь?

– На абсолютно трезвую, – торжественно подтвердил Михаил и, помолчав, добавил: – Правда, после такой трезвости долго болею.

Хохот прокатился по полю и, кажется, разбудил даже старый комбайн – тот слабо заскрипел, поддерживая атмосферу безумия и веселья. Михаил подумал с нежностью: вот так и рождается настоящее искусство – из ничего, среди комбайнов, деревенских девчат, глупых шуток и искреннего смеха.

– Продолжаем! – скомандовал Михаил после перерыва. – Алексей, Ваня, сидите у комбайна, тоскуете. Девушки пока за кадром. Поехали!

Камера снова зажужжала, и Алексей, откинувшись на ржавый бок машины, произнёс с пафосом провинциального Гамлета:

– Ты – мой шнек, собирающий зерно моей тоски…

Он запнулся и взглянул в небо, словно ища подсказку суфлёра.

– А ты – мой барабан, что молотит пустоту моего одиночества, – подхватил Ваня, но вместо неба посмотрел на сапоги.

– Стоп! – крикнул Михаил. – Ваня, ты же ему отвечаешь, а не сапогам своим жалуешься! И вообще, эту реплику Маша должна говорить. Где она, кстати?

Маша вынырнула из-за комбайна, поправляя платье, и весело отозвалась:

– Я тут! Готова молотить пустоту чьего угодно одиночества!

Все расхохотались, даже Сергей, продолжая смотреть в видоискатель, не сдержал улыбки. Съёмка постепенно наладилась, актёры вошли во вкус, импровизируя и подбрасывая всё более абсурдные реплики о технических характеристиках комбайнов и метафизике сельского труда.

– Знаешь, почему я люблю «Ниву»? – философски вопрошал Алексей, глядя на Ваню. – Её жатка обнимает пшеницу, как женщина мужчину – нежно, но решительно.

– А «Колос» брутален! – подхватил Ваня. – Он не обнимает, он покоряет поле своей мощью!

В этот момент появились девушки. Глаша и Дуняша шли, покачивая бёдрами так, что даже камера Сергея слегка дрогнула. Следом шли Ольга и Катя, кокетливо переглядываясь и поправляя друг другу платья.

– Ой, мужики тут! – наигранно удивилась Маша. – А мы технику проверить пришли!

Атмосфера стала меняться. Свет утра потеплел, заиграл золотом, будто сама природа решила стать оператором-постановщиком. Девушки окружили мужчин, создав композицию, достойную полотен великих мастеров – если бы те писали колхозную эротику.

Ольга прислонилась к комбайну рядом с Михаилом, платье соскользнуло с её плеча, обнажая загорелую кожу. Она посмотрела на него из-под ресниц:

– Михаил Борисович, а вы покажете, как кадр выстраивать?

Катя забралась в кабину комбайна, где уже расположился Алексей.

– Ой, тесно тут! – промурлыкала она, устраиваясь у него на коленях.

Маша подошла ближе, разглядывая ржавые рычаги управления:

– Интересная конструкция… А это что за рычаг?

– Это… – начал Алексей, но голос сорвался, когда её волосы коснулись его щеки.

Сергей снимал, бормоча что-то о диафрагме и выдержке, но слова постепенно стихали – сцена набирала градус. Воздух наполнился электричеством предвкушения, смешанным с запахом нагретой солнцем травы и машинного масла.

В кабине Алексей притянул Машу к себе. Их губы встретились в поцелуе – сначала робком, затем страстном. Его руки скользнули по её талии, притягивая ближе. Девушка тихо вздохнула, запрокидывая голову. Алексей покрывал поцелуями её шею, опускаясь ниже. Пространство кабины стало одновременно тесным и бесконечным.

– Подожди, – прошептала она, но руки, зарывшиеся в его волосы, говорили другое.

Он опустился на колени, нежно проводя ладонями по её бёдрам, задирая платье, под которым не было ничего. Он исследовал её тело с трепетом дирижёра, извлекая отклик на каждое прикосновение. Платье плавно скользнуло вверх, обнажая её бёдра, и солнечные зайчики свободно заиграли по коже, освободившейся от ткани. Алексей двигался с грацией поклонника классического искусства, воплощая страсть в каждом жесте.

Его ладони осторожно обвили её ноги. В кабине комбайна царила интимная тишина, нарушаемая только дыханием и шорохом одежды. Это было время вне времени – вызов окружающему миру.

– Я всегда думала, ржавчина – это про старость и упадок, – прошептала Маша, полузакрыв глаза. – А это, оказывается, ещё и про страсть.

Алексей улыбнулся, продолжая своё медленное исследование. Его губы скользили по внутренней стороне её бедра, дразня, доводя ожидание до невыносимости. Его язык двигался, словно кисть художника, оставляя невидимые штрихи наслаждения.

Маша прислонилась к ржавой стенке, её дыхание участилось. Когда губы коснулись нежной кожи бедра, она издала тихий стон. Его язык двигался медленно и дразнил, исследуя каждую складочку и изгиб. Маша извивалась, пальцы судорожно сжимали его волосы, направляя движения. Кабина наполнилась звуками её прерывистого дыхания и тихих всхлипов удовольствия.

Тем временем у борта комбайна разворачивалась другая сцена. Ольга прижалась к Михаилу, а её рука медленно скользнула вниз по его груди. Она опустилась на колени с грацией танцовщицы, не отрывая взгляда от его лица. Неторопливо и дразняще расстегнув ремень, она на мгновение замерла, выдохнув не по-утреннему горячий воздух.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Михаил охрипшим от желания голосом.

Ольга улыбнулась, провела языком по губам и наклонилась ближе.

Её губы сперва лишь робко прикоснулись к нему, пробуя на вкус каждый миг. Это было деликатное касание, подобное дуновению ветра. Затем её нежность перешла в более уверенное движение, губы обвили его с нарастающей жаждой. Переход от лёгкости к глубине был едва заметным, но именно в нём скрывалась магия момента.

Сначала её губы двигались осторожно, изучая границы дозволенного, затем погружались глубже. Её движения были медленным, тщательно выверенным и страстным танцем. Она управляла ими с ловкостью