Тяжёлая реальность-3. Нестандартное мышление - Хайдарали Мирзоевич Усманов

рубашка на старом теле. Это был узел, который фактически защищал экипаж, “кормил” его воздухом, водой и надеждой. Резервуары воды, фильтры тонкой очистки, резервные станции регенерации кислорода, переработчики – всё было рассчитано на автономность в долгом переходе. Кирилл смотрел на показатели и позволяя себе редкую гордую улыбку. Тот самый модуль, который они пересадили из эльфийского корвета, по сути, сделал “Троян” домом для жизни, а не только машиной для прорыва. Энергетические шины соединяли этот узел с двойным генератором силового поля, и алгоритмы ИИ пели в такт. “Баланс стабилен”, “резервы на уровне”, “щиты готовы”.

Когда система управления встала “на ноги” – когда последние бифуркации кодов и лейблы доступа были синхронизированы, когда ИИ принял новую карту распределения задач, и когда голоса дроидов дали мелодию нормальной работы – корабль прошёл свою первую комиссионную проверку. Показатели вибрации – в норме, тепловые графики не показывали аномалий, канал гидравлики был герметичен. Сам факт, что “Троян” после всех вставок и замещений ожил как единый организм, показал, что переработка не была напрасной. Он был тем, чем Кирилл хотел его видеть – быстрым, прочным, хитрым и способным проскользнуть мимо множества сетей.

Потом наступило время для полного переезда, из которого они не делали особой церемонии. Коробки с вещами, мешки с провизией, несколько личных предметов – реликвия из прежней жизни или вырезанная руна на браслете – всё переносили в новый дом. Две каюты обрели владельцев. Эльфийка получила одну из кают у кормы, рядом с машинным отсеком – чтобы быть ближе к тому, что её теперь определяло. Она переставляла свои вещи неохотно, будто складывая пугающие воспоминания. Но работа требовала присутствия, и её новые привычки – аккуратность, тщательность – дали ей размеренное место в обиталище корабля. Место, откуда она могла наблюдать за машинами и учиться быть полезной. А Кирилл вселился в капитанские апартаменты.

День, когда “Троян” встал, так сказать, на якорь в своей новой обители. На тихом причале, где никто не смотрел пристально. Воздух был полон запахов смазки и горячего металла. Внутри суматоха, выкрики, регистры – но по ночам, когда все успокаивались и этот искусственный мир утихал, этого гибридный корабль, казалось, тихо вздыхал. Свет от приборов падал полосами, и в этом ровном мерцании Кирилл впервые почувствовал, что у него есть что-то, что можно назвать “домом”. И это одновременно тешило и тревожило его – потому что дом укрывает, а может и приковывать.

Экипаж, который должен будет жить и дышать в этом доме, ещё не был полностью укомплектован. Но крепкий каркас был готов. Десяток коек, пункт медпомощи, кухонька, склад, командный отсек, навигация с гордым антропоцентричным штурвалом – старой школы и новой техники, которая позволяла Кириллу и его новым людям делать выбор между тихой бегой и открытой битвой. И по его отсекам теперь слышались эхом шаги тех, кто теперь называл “Троян” своим домом, и эти шаги шептали обещание. Пусть в далёком будущем за ними последуют другие истории, но сейчас – здесь – была их общая тайна, их скрепа, их общая ложь о том, что свобода может быть куплена и переплавлена в сталь.

А в глубине, под бронёй, в мягком свете индикаторов, где ИИ суетливо рассчитывал очередной цикл подзарядки, в каюте капитана Кирилл смотрел на карту звёзд и думал о том, что его корабль – “Троян” – станет новым символом. И, одновременно с этим, укрытием и оружием. И в этот миг за ним тихо прошёл тот, кто теперь был ближе всего – Сейрион. Она посмотрела на приборы, на рабочие индикаторы, на свет, и на её лице было то, что иногда называют сдачей – не капитуляцией героя, а договором о выживании. Она понимала цену, и в её глазах теперь жила не только память, но и рассчитывающее спокойствие. Пусть она потеряла многое – но в обмен она получила шанс. Шанс, который теперь был подвешен над ними обоими, как проволока – тонкая, острая и не прощая ошибки.

Ночью, когда “Троян” уже почти дышал своей новой жизнью и в его броне закапал остаточный теплоотдающий ритм, Кирилл подошёл к последнему акт-ритуалу – продаже того, что осталось от двух кораблей-доноров. Старые плиты, искривлённые рамы, пыльные консоли с выцветшими шильдиками, тряпки, пропитанные машинным маслом и старой магией – всё это лежало теперь словно на выносной могиле. Отдадут на переплавку, и поминай, как звали.

Он смотрел на груды металла как на чужие воспоминания – не церемонясь, а с той прохладной расчётливостью, что помогает держать в руках судьбу. Каждая плита была подписана. Откуда снята, какие следы сварки, какие метки на ней оставил огровский кузнец или эльфийский мастер. Дроиды аккуратно подхватывали обломки, перекладывали их на гравитрейлеры. Их движения были почти благоговейны – металл отдавал тепло рук, и в этом тепле таилось ощущение конца.

Он организовал вынос по правилам рынка. Наличие документов… “Официальная” запись об утилизации… Пометка “небоеспособно” – всё это делалось не из уважения к документации, а по необходимости. Все эти ведомости, даже электронные – это ещё один занавес, который уберёт лишние взгляды и создаст видимость, что дело как следует. Торговцам на свалке не было нужды в подробностях. Они брали железо. И вполне привычно платили за этот хлам, хоть и высокотехнологичный, сущую мелочь – но мелочь здесь складывается в весьма неплохую сумму.

Торговцы на свалке были грубы, как всегда. Кривые улыбки… Запах горелой смазки… Глаза, что смотрели не человека, а товар. Но в их взглядах теперь была не только жажда наживы – в их руках жизнь становилась нервной, как струна, которая недавно была перерезана и теперь дрожит. Те, кто несколько ночей назад с молниеносной жадностью покупал шкуры, теперь смотрели иначе. Они требовали большего, шептали о “не только шкурах” и о “особых вещах”, а их слова стучали по нервам Кирилла, как камни.

Он слышал в их шепоте угрозу и послание одновременно. Купили – и выжидают. Было в том напряжении что-то настойчиво хищное. Им явно хотелось не только товар, но и продолжения игры – ещё шкур… Ещё тайников… Может быть, даже того самого “живого товара”, о котором кто-то мельком говорил… И эта жадность, это жуткие голодные взгляды заставили у него сжаться сердце. Он понимал, что оставаться здесь дальше было уже опасно. Рынок не любит тех, кто выходит из игры сам по себе. Рынку нужно платить свою цену и, очень часто, измерять её своей собственной кровью.

И был ещё один