Тяжёлая реальность-3. Нестандартное мышление - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Пират есть пират. Но уж слишком много странностей было во всей этой истории. Вот эта история с рабыней… эльфийка? Мол, ценная, редкая, нежная добыча. Таких уж точно не продают под прилавком. Если её взаправду хотели отвезти куда-то – значит, хозяин у неё не простой. Тронуть такую ношу – значит, нарываться на огромные сложности и даже проблемы.

И ещё больше настораживал корвет. Точнее, тот, кто им управлял. Непонятный… Никому неизвестный… Странный… По слухам – огр…

– Огр… – Глухо проворчал старик и почесал свой, ещё в молодости обломанный клык. – Вот это мне меньше всего нужно.

Орки всегда считали огров роднёй, хоть и далёкой. Те были, хоть с виду и более стройными, и даже привлекательными. Но нравы у них были куда жестче, тяжелее. А характеры более упёртыми. И если хотя бы один из кланов огров сочтёт, что их кровного родственника задели, то по их душу тут же прибегут карательные отряды. Не за деньги, не на наживу идут эти звери, а именно за местью. А с ограми спорить – всё равно что пытаться удержать падающую скалу. Раздавит, и даже костей не соберёшь.

Капитан шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Его люди доверяли ему. Его семья жила этим кораблём. А теперь какой-то скользкий умник подсовывает им слишком лёгкую добычу, слишком уж выгодную. Старый орк всю жизнь знал, что если нажива чересчур “сладка”, значит, за ней всегда прячутся какие-то проблемы.

Он провёл взглядом по мостику своего корабля. Старые товарищи застыли за рабочими консолями… Рябь мерцания экранов приборов… Красные огни боевой готовности… Гул турбин, что отдавался в костях… Всё это было для него родным. Всё своё. И именно потому он не мог позволить себе легкомысленных ошибок.

– Проклятый торгаш… – Прорычал орк тихо. – Думаешь, я старый и тупой? Думаешь, не вижу, что ты меня в яму толкаешь?

Но выбора тоже не было. Даже так подобный груз стоил риска. Эти шкуры магических тварей можно продать за такие деньги, что хватит и клану, и кораблю на долгие годы. А эльфийка… Если такая рабыня и правда существует, то она сама по себе может стоить целое состояние.

И всё же, мысль о том, что за этим корветом может стоять огрский клан, не давала ему покоя. Старик мрачно усмехнулся, хрустнув суставами.

– Придётся проверить самому. А уж если этот Кирилл и вправду из их… Лучше нам было бы развернуться… Пока ещё не поздно…

Приняв такое решение, он медленно поднялся из кресла, гулко стукнув сапогами по полу, и тяжело посмотрел на тактический экран, где мерцала точка убегающего корвета.

– Ну что, старина. – Прошептал он, поглаживая подлокотник кресла, словно душу самого крейсера. – Пойдём, посмотрим, куда нас этот умник пытается затащить.

И “Сломанный Клык”, старый, тяжёлый, как сама память, рванул в погоню, будто пробуждённый зверь, готовый вцепиться в добычу…

Мостик “Сломанного Клыка” был, по собственному мнению капитана, не столько помещением, сколько старой, благородной болезнью – тем местом, где судно держало в себе память. Кто вошёл туда, чувствовал это сразу. Не глазами, а костями – вибрация моторных труб доходила до подошв, и будто старый зверь вздохнул, когда он коснулся своего кресла.

Кресло капитана – монумент. Высокая спинка из потёртой бакелитовой кожи, ремни и заклёпки, на подлокотниках вырезаны не картины, а истории. Вмятины от пуль, глубокие штрихи от ножей, штампы прежних побед. Под ним металлическая платформа, вмятая от тысяч тяжёлых шагов, с отпечатками сапог и крошками старой пищи. Это кресло было не столько для удобства, сколько для поддержания статуса. Оно держало имидж своего хозяина, как трон держит голову короля, и капитан считал его последним щитом от всего этого прогнившего мира.

Всё вокруг было иным – собранным воедино. Буквально сколоченным, починенным снова и снова. Панели с многочисленными царапинами… Клоки проволоки… Втулки, где шуршат пальцы механика… Стрелочные индикаторы, упрямо висящие на старых шкалах, с пожелтевшей цифрой “0”, и в их дрожании чувствовалась реальная очень длинная история корабля. Где-то между современным гироскопом и древним маховиком красовалась целая колонка ручек. Толстые рукояти с клыками, по которым скользили руки пилотов веками. Их поверхности были отполированы до лоска тысячами прикосновений – теплотой чужих ладоней, и даже чужих страхов.

На столах – марево карт и каких-то склянок. Карты были не только про маршруты. Они хранили коды старых налётов, крестики – как память о потерянных друзьях, и бугорки заплат, где были прорехи в координатах. Рядом – старый прибор, почти музейный экспонат. Многогранный компас, обмотанный кожей. По нему капитан водил пальцем перед боем, как по родовой печати. По углам стоят крошечные кости и скобы – трофеи, амулеты, табу на удачу. Один из них – заколка из зуба какой-то древней Великой твари – висел на цепочке у подлокотника, и капитан касался её, когда думал о семье.

Панорама вперёд достаточно толстый, занимающий чуть ли не всю стену мостика пульсирующий экран, с чередой шрамов и пятен соли. Он не обещал чистых звёзд. Он показывал куски окружающего корабль космического пространства, которые выглядят как пусковые дорожки для судьбы. Когда “Сломанный Клык” уходил в разгон, и гиперпространство распахивало перед ними своё чрево, капитан знал каждый изгиб этого пути.

По бокам располагались консоли. Не ровно новейшие, не ровно древние. Этакая смесь. Одни уголки светились голограммами, другие – монохромными лампочками, где каждый желтоватый огонёк был сигналом “всё в норме” или “всё плохо”. Тут – рычаги, пыльные задвижки, там – сенсорный “экран” с ручным регулятором, к которому привязано было с полсотни патчей. Кто-то шил… Кто-то паял… Кто-то делал вид, что всё по-прежнему… На этих консолях и работал экипаж. Орк-рулевой, проще говоря – пилот, широкая спина у панели управления, плечи, будто вырезанные топором. Рядом с ним – мелкий гоблин-техник, моторист с глазами, которые, казалось бы, никогда не спят… У дальнего окна – старый стрелок – артиллерист, что не любит слов. Их движения точны не по учебнику, а по памяти. Кто-то подаёт ключ… Кто-то – шаг, который меняет траекторию… И корабль слушается их команд, как старый верный пёс.

Звуки мостика – это язык корабля. Негромкое скрипение рельсов, скрежет механики, постукивание сапог по металлическому настилу, шипение гидравлики. Иногда – длинный, низкий голос надстройки, похожий на молитву. Это механики шепчут свои просьбы к ржавчине, чтобы та не дала трещину в ответный момент. Это маленькая религия у членов экипажа “Сломанного Клыка”. И пахло тут не чем-то единым. Масло… Пряности… Пот… И где-то