Тяжёлая реальность-3. Нестандартное мышление - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Сенсорные гирлянды и тактические экраны сливались в живую мозаику. Маршрут… Цели… Слабые точки… Но в центре всего этого – всегда была простая штука. Аппарат старого радиоприёма, ржавый динамик, к которому во время боя шептались команды, и который ещё отвечал эхом прежних лет. Корабль – не бездушная машина. Этот мостик был его мозгом и сердцем в одном теле, и у капитана рука автоматически ложилась на рычаги, как на ключ к потоку жизни. Он мог по одному звуку заметить, что в левом агрегате пробило прокладку – не потому, что увидел это на приборе, а потому, что слышал корабль.

Ещё – семейные вещи. На одной из полок, в деревянной шкатулке, лежали фамильные трофеи. Железный браслет сына, потерянный в рейде… Тёмная фотография – если её можно так назвать – где молодые орки стояли рядом с искалеченным флагом… Записки, где мастера писали о подгонке деталей, рукописи с именами тех, кто не вернулся… Капитан иногда доставал эту шкатулку ночью и, поводя пальцем по надписям, думал о цене всех рейдов.

Мостик был устроен так, чтобы не спасать тех, кто не любит судно. Здесь были места для приказа, для совета, для пощёчины. Когда капитан вставал и стучал костяшками по столу, голоса смолкали. Он говорил очень мало. Его решения были короткими, как заряды пушек. Но за этими короткими словами стояла масса опыта. Как поставить заслон… Как распорядиться облаками… Как увести корабль так, чтобы не дать врагу понять ни намерения, ни момент.

Именно так он чувствовал “Сломанный Клык” – как живое продолжение себя и предков. Вечером, когда лампы гасли, мостик становился камерой, где он слышал шорохи, будто корабль шепчет:

“Я с тобой. Но помни цену.”

Он прислушивался и отвечал не словами, а прикосновением руки. К креслу… К меху… К шкатулке… Тогда старый орк становился немногословным, но в его молчании – железная уверенность. Он знает путь, и путь пройдёт так, как велит судно и честь его рода.

Старый орк сидел в капитанском кресле, вцепившись когтистыми пальцами в тёплые, отполированные веками подлокотники, и медленно качал головой. Его взгляд был устремлён в проекцию звёздного сектора, но на самом деле он смотрел не на огни космоса, а внутрь себя, в привычные глубины мыслей.

Мысль о простом пути не отпускала его. Сколько раз в жизни он видел, как кровью решали то, что можно было решить словом или жестом? Слишком много. Каждый раз после бойни оставались горы трупов, дыры в корпусах, незаживающие шрамы на душах экипажа. А потом – ремонт, новые долги, новые враги. Война кормила их, но и жрала быстрее, чем давала.

Он понимал, что с этим огром можно было бы всё решить куда легче. Договориться. Сесть за один стол, вытянуть на ладонь те самые шкуры, рабыню, всё, что хотел тот жадный торгаш – и обсудить. Старый орк даже почти видел эту картину. Огр сидит напротив, в огромном кожаном плаще или боевой броне, плечи напряжены, как стальные балки, взгляд тяжёлый, но прямой. Они бы пили из одной кружки креплёного пойла, он бы предложил честный вариант:

– Слушай, друг. Нам заказано взять твоё добро. Ты не хочешь ссориться с теми, кто за нами стоит, и мы не хотим лезть в войну с твоим народом. Давай решим всё по уму. Ты отдаёшь нам то, что нужно, а мы делимся оплатой. Ты жив, твой корабль жив, и у тебя ещё будет время и сила взять своё в другом месте.

В мыслях всё выглядело так просто. Торгаш получил бы своё – грузы, рабыню. Экипаж записал бы себе в копилку выполненный заказ. Они получили бы оплату и вдобавок целый корвет в придачу, пусть и старый, но всё же рабочий. Не нужно было бы тратить топливо на погони, не нужно было бы рисковать тем, что у “Сломанного Клыка” начнёт сыпаться броня или что кто-то из экипажа получит лазерный заряд в грудь.

Орк, глядя на сенсорные данные, даже на миг усмехнулся. Какой же всё-таки лёгкой могла бы быть жизнь, если бы все мыслили так же разумно, как он сейчас. Но затем его усмешка исчезла, как тень под ярким светом.

Он слишком хорошо знал этих упрямцев. Огров. Родня, по сути. Только чуть иная ветвь. И упрямство у них – не просто черта характера, а кость, из которой фактически вытесан весь этот народ. Огры могли неделями драться за право держать в руках один и тот же нож. Могли умереть, но не уступить врагу даже клочка металла. С ними нельзя было говорить “поделим”. Для них это звучало как оскорбление.

“Ты думаешь, что я настолько слаб, что могу поделиться?” – Вот как они бы это услышали. И он прекрасно понимал, что тот самый Кирилл, кем бы он ни был, даже полукровкой-огром, но раз его уже все принимали за огра – вряд ли станет вести такие переговоры. Скорее всего, он выберет смерть. Или бой. А значит, всё снова сведётся к крови.

Капитан пиратского крейсера тяжело вздохнул. Лёгкий путь всегда есть, но он всегда оказывается закрыт, если на другой стороне стоит упёртый упрямец. И это злило. Злило не потому, что он боялся боя – он прожил в них жизнь, видел, как плавятся пушки, как сыплются переборки, и сам не раз вставал лицом к лицу с врагами, выше и сильнее его. Нет. Его злило то, что мирный вариант лежал прямо на ладони, но взять его было нельзя.

Он снова обвёл взглядом проекцию, сжатую в зелёные линии маршрутов.

– Вот ведь упрямые твари. – Пробурчал он себе под нос. – И ведь из-за этой глупой гордости снова польётся кровь.

В глубине груди старого орка медленно ворочалось чувство – не страх, а тяжесть. Тяжесть командира, который должен повести свой корабль на дело, что уже пахло не выгодой, а глупой бойней. Но он был капитаном, и потому обязан был принять этот путь, даже если ненавидел его. Хорошо бы было договориться. Но с ограми… Этот путь был просто закрыт…

Некоторое время спустя капитан уже привычно вслушивался в корабль так, как старый охотник вслушивается в лес. В любом шорохе он слышал чьи-то далёкие шаги. На мостике “Сломанного Клыка” звуки были его индикаторами. Стук каких-то инструментов внизу… Приглушённый гул машин… Тихое мычание гидравлики… Он поднял руку, и весь этот оркестр случайных шумов словно замер в ожидании –