Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Я люблю тебя, – прошептал Итале, страстно прижимая ее к себе.

Теперь он стал куда опытнее в искусстве любви, чем когда-то весенней ночью в айзнарском саду, но прежней нежности не утратил и все так же мгновенно откликался на первый же ее призыв, так что, хоть ей и хотелось продолжить этот спор, сказать ему: «Я – твоя свобода, и в тебе я вижу свободу!» – она ничего больше не сказала, чувствуя, как обессмысливаются все слова, падают все преграды и волна той радости, которой она так боялась, вновь подхватывает ее и несет, словно пену, увлекаемую вешними водами…

Итале крепко спал, когда на рассвете Луиза поднялась и зажгла свечу. Он даже не пошевелился. И снова она всмотрелась в его лицо, такое теплое, расслабленное, неподвижное. И незащищенное. Лежать всю ночь рядом, обнаженными, ни о чем не заботясь, – вот истинное доверие, но само это слово ей не нравилось. Ах, если б можно было избавиться ото всех слов сразу! Однако пора: вот-вот встанут слуги. Итале предпочитал уходить от нее еще до рассвета. Однажды ему пришлось испытать жестокое унижение: они проспали и Луиза в десять утра выводила его из дому тайком с помощью горничной – это была сцена, вполне достойная комической оперы, и Луиза охотно посмеялась бы, да только Итале было не до смеха. Он по-прежнему очень неодобрительно относился к подобным шуткам – наивный провинциал, суровый школяр, очередной лишенный чувства юмора Робеспьер, неотесанный педант, самодовольный осел… Вспомнив свое тогдашнее раздражение, Луиза почувствовала, что былой страх вновь отвоевывает свои позиции в ее душе, восстанавливает рухнувшие было преграды, гонит прочь благодарность, плодотворное тепло доверчиво прильнувших друг к другу тел, заставляет не смотреть спящему Итале в лицо… И она довольно грубо разбудила его, громко окликнув по имени.

Он испуганно вскочил, потом снова лег и пробормотал что-то невнятное.

– Проснись, да проснись же!

– Уже проснулся, – сказал он, прижимаясь лицом к ее плечу.

– Господи, какой кошмарный у тебя нос! – прошептала она, на мгновение вновь проваливаясь в сладкое тепло. – Как у корабля! К тому же ты его всегда вверх задираешь!

Он уже снова спал.

– Итале, светает!

– Я не хочу уходить! – простонал он и принялся сонно целовать ее шею и грудь.

Луиза вся напряглась, потом легонько отодвинулась от него, выскользнула из постели и, накинув пеньюар, повернулась к нему спиной:

– Я скажу, чтобы Агата проверила, нет ли кого на черной лестнице.

– Луиза, погоди!

Она с легким раздражением посмотрела на него через плечо.

Он сел, поскреб в затылке, сказал нерешительно:

– Я собирался поговорить об этом вчера, но было уже поздно, и мы… – Он откинул волосы со лба и посмотрел на нее, окутанный неярким облачком света от горящей сзади свечи. Лицо его по-прежнему было сонно-неподвижным и беззащитным, губы чуть припухли. – Мне, возможно, придется на некоторое время уехать из города…

– Куда? Надолго? – Она спросила это удивительно ровным тоном.

– Амадей давно просил меня погостить у него. И мне самому тоже очень этого хотелось бы. А потом я собираюсь в Ракаву – написать серию статей о положении дел в тамошних краях или найти корреспондента, который это для нас напишет. В общем, я думаю, это займет несколько недель.

Луизе было неприятно сознавать, что ее тяжелые светлые волосы сейчас спутаны и в беспорядке разбросаны по плечам; вчера она так и не успела заплести их в косы… Она подошла к туалетному столику и несколькими резкими уверенными движениями зачесала непослушные пряди назад.

– Значит, Амадей все же решился уехать?

– Да. Он собирался уехать еще дня три назад и очень просит меня поехать с ним вместе.

– Ну что ж… Между прочим, он вот уже лет пять все уезжает в Полану, да никак не уедет. С тех пор, как мы с ним познакомились. Уверяю тебя, он там долго не задержится.

Если Итале уедет на месяц или на два и она сможет наконец спать одна, ей уже не нужно будет метаться между несовместимыми решениями, ее уже не будут терзать мысли о ревности, беспокойство, презрение, страхи. Прочь все эти страхи, которые навязывают ей тело, душа или еще какая-то нелепая незримая сила! Она будет свободна…

– Не пропадай надолго, – сказала она вслух.

– Не пропаду, не бойся! – с наивной благодарностью откликнулся он, вскочил и принялся быстро одеваться.

Луиза в зеркале видела, как он надел рубашку и стал ее застегивать, потом воротничок, галстук и прочие важные принадлежности мужского туалета – жилет, длинный сюртук…

– Вернусь не позже середины ноября. – Он явно ждал, что она станет возражать, и теперь испытывал облегчение, оттого что опасения не подтвердились.

– А я, скорее всего, пока тебя не будет, поеду с Энрике в Вену, – небрежно бросила Луиза. – Один он никогда не соберется с духом и никуда не поедет, а ему совершенно необходимо познакомиться с тамошним послом, если он намерен делать дипломатическую карьеру. Хотя, если мы поедем вместе, мне, возможно, придется задержаться там и на Рождество. Какая тоска! Ну, не знаю… А почему бы и тебе не приехать в Вену? Между прочим, это весьма расширило бы твой кругозор – во всяком случае, куда больше, чем овцеводческая ферма Эстенскара или грязная Ракава. Запомни: мы остановимся в «Кёниге фон Унгарн»[36], это рядом с собором. Приезжай!

Итале сидел на кровати, надевая башмаки; подняв голову, он встретился с ее лукавым и чуть вызывающим взглядом, брошенным через плечо.

– Боже мой, как ты прекрасна даже в пять часов утра! – пробормотал он, снова наклонился и встал. – Нет, Луиза, я не могу сейчас поехать в Вену… Когда-нибудь в другой раз.

Он говорил чуть заискивающе и одновременно готов был тут же дать отпор, если она зайдет слишком далеко, ибо основная трудность заключалась, разумеется, в деньгах.

Но Луиза лишь покорно кивнула и, выйдя за дверь, послала горничную Агату караулить у черного хода. На бо́льшую часть старых слуг она вполне могла положиться, поскольку знала, с чьими слугами они обмениваются сплетнями, и ее это ничуть не пугало; но Энрике недавно нанял нового лакея, который раньше служил у графа Раскайнескара, и ей не хотелось, чтобы ее обсуждали в том кругу, Раскайнескар был как раз из тех, кто узнаёт сплетни от слуг, а потом использует в собственных грязных целях.

– Пьер еще спит, госпожа, – шепнула Агата.

Она снова заглянула в комнату и сказала:

– Все спокойно. Можешь идти.

Итале подошел к ней, стоявшей на пороге, совершенно одетый, закованный в латы респектабельности, очень красивый