Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

поднялся восточный ветер, словно поджидавший их там и принесший с собой холод тех бескрайних и пустынных горных просторов, над которыми он пролетал. Друзья остановились в деревенской гостинице, где их всю ночь будило блеянье множества овец, сгрудившихся на ближнем лугу, позвякивание овечьих колокольчиков и громкие голоса гуртовщиков, пировавших внизу, в общей гостиной. На следующий день стало совсем холодно; с рассветом легкий туман рассеялся, и на небе от края до края разлилось бледное сияние зари, но всходившее солнце казалось маленьким и тусклым. Теперь они ехали на юго-восток, и ветер бил им прямо в лицо. Пахотные земли вокруг становились все беднее и вскоре сменились лугами, которым, казалось, не будет ни конца ни края. Весь день они ехали одни между небом и землею и лишь изредка видели деревья, ручей, дом или людей. Дорога шла вверх, и всадникам потребовался целый день, чтобы подняться метров на триста. По мере приближения к Эстену холмы вокруг становились все круче, а изредка попадавшиеся крестьянские домики все беднее; эти лачуги жались со своими хлевами и овчарнями к западным склонам, надеясь укрыться от непрерывно дующих в этих местах холодных ветров. Путники миновали деревушку Колейю, когда солнце клонилось к западу; до Эстена им оставалось преодолеть еще километров семь, и туда они добрались уже в полной темноте. Итале смог разглядеть лишь огни огромного дома среди деревьев под холмом, своей округлой вершиной защищавший дом от восточных ветров и закрывавший восточную часть неба. И повсюду вокруг виднелись силуэты холмов, темные на фоне звездного неба, а на земле – ни огонька, только призрачный звездный свет да ярко горящие окна господского дома, казавшегося одиноким, точно корабль в морском просторе. Быстро поужинав вместе с братом и невесткой Эстенскара, путешественники отправились спать. Итале отвели комнату в юго-восточной части дома; он успел заметить, что в ней высокий потолок, очень немного мебели и выскобленные добела полы; собственно, весь дом показался ему примерно таким же. Все здесь пахло сельской жизнью и покоем. И стояла полная тишина.

Проснувшись поздно, Итале открыл глаза, и навстречу ему хлынул поток яркого солнечного света. Во дворе, видимо прямо под его окошком, распевал мальчишка-конюх, чистя скребницей похрапывающего и нервно переступающего коня. Итале никогда не слышал этой песни и местный говор тоже разбирал с трудом.

В Ракаве, за стеной ее высокой,

Я милую свою оставил навсегда.

Живу средь диких скал, в стране далекой,

Где в реках и ручьях не плещется вода…

Старинная сложная мелодия, которую выводил хрипловатый, но звучный голос парнишки, вилась, точно ручей меж валунов, и все это было как бы частью живого ясного ветреного утра за окном. Итале вскочил, полный энергии и готовый к любому следующему повороту своей судьбы.

Завтракали они с Амадеем в длинной столовой; Ладислас Эстенскар «ушел в поля», как сказала его жена. Она тоже присела за стол вместе с ними, но завтракать не стала: она встала уже давным-давно, вместе с мужем. Это была тихая темноволосая восемнадцатилетняя женщина. Замуж она вышла всего пять месяцев назад и держалась скорее как девочка у себя дома в присутствии гостей, а не как хозяйка. Деверя своего она явно побаивалась и искренне им восхищалась. Зато с Итале они общий язык нашли сразу, и он заявил Амадею, когда они, отправившись на прогулку, поднялись на вершину нависавшего над домом холма:

– А знаешь, мне очень нравится эта твоя сестренка!

– Что ж, Ладислас – человек разумный.

– И со вкусом! В городе таких девушек не бывает. Я знал одну, очень похожую на нее, – у нас, в Малафрене…

– И что с ней стало, с той девушкой из Малафрены?

– Ее послали в монастырскую школу в Айзнар, а потом выдали замуж за богатого вдовца… Я бы на месте ее отца никогда не позволил ей в город уехать. Город таких девочек только портит. Господи, какой потрясающий вид!

Теперь дом и хозяйственные постройки оказались прямо под ними и жались в конце небольшой долины у опушки редкого, беспорядочно растущего леска. А повсюду вокруг холма, на голой вершине которого они стояли, до самого горизонта видны были такие же бледные округлые холмы, слегка будто подсиненные сухим, чистым, пронизанным солнцем воздухом. Трава на них была короткая, как щетина. Тут и там виднелись отары овец, похожие на сероватые головки отцветшего одуванчика; овечьи колокольчики легонько позванивали, наполняя все огромное пространство странной, фантастической музыкой. К северу, за лесом, на морщинистой вершине повыше других холмов, виднелось нечто, издали напоминавшее то ли стену крепости, то ли башню.

– Что это там, Амадей?

Эстенскар, смотревший в другую сторону, обернулся, и тут же ударивший в лицо ветер и яркий свет заставили его зажмуриться. Итале показалось, что худощавое, даже резковатое лицо друга сделано из того же материала, что и эти высокогорные, блеклые, засушливые равнины.

– Башня-то? Она называется Радико.

– Это замок?

– Крепость. Ее взорвали, когда шла война Трех Королей. От нее мало что осталось.

– А кого из королей эта крепость поддерживала?

– Претендента. Здешние жители никогда не бывали на стороне победителя…

У подножия холма бешеный ветер чувствовался значительно меньше, и можно было наконец вздохнуть с облегчением. Стены домов и деревья как будто давали убежище от бескрайних бледных просторов.

В воротах они встретились с Ладисласом и вместе с ним отправились на конюшню посмотреть коней, которых Амадей купил в Красное. Ладислас искренне похвалил гнедого, потрепал его по холке и заявил:

– Ты всегда, Амадей, в лошадях хорошо разбирался. – Было совершенно ясно, что он очень рад приезду младшего брата, любит его, восхищается им и немного его побаивается.

После обеда они втроем поехали осматривать поместье. Старший из братьев оживленно беседовал с Итале о хозяйстве, младший в основном молчал. В Монтайне тоже разводили овец, но Итале с ними дела практически не имел и никогда не видел таких больших отар и столь обширных пастбищ; все это произвело на него огромное впечатление, он был совершенно очарован здешними местами и без конца задавал Ладисласу вопросы, на которые тот отвечал все более обстоятельно и конкретно, обнаружив, что разговаривает с человеком, «поработавшим в полях». В какой-то момент Ладислас даже начал забывать, что его гость – «столичный литератор». Они привязали лошадей неподалеку от глубокого, обложенного камнем колодца и подошли заглянуть в его бездонную пасть, потом снова вскочили в седла, но с места так и не тронулись: Ладислас и Итале живо и страстно обсуждали главную проблему земледелия в Монтайне – нехватку поверхностных источников воды. Амадей молча и терпеливо сидел на старой