Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

— Как это не будет? Вы что, всех перебьёте? Это как⁈

— У нас свои способы, — усмехнулся Прохор.

Хасан покачал головой, явно не веря, но продолжил.

— Смотрите сами, как вы это сделаете. Но что будете делать с охраной у избы? Их трое! Даже если Иван одного зарежет, хотя и это у него не получится, еще двое останутся!

— Мы уберём охрану с того берега, — сказал Прохор, указывая через реку.

Хасан широко раскрыл глаза.

— Это же далеко! Двести саженей будет, не меньше! Ночью, через реку… Как вы это сделаете?

Я не удержался и ответил:

— Не волнуйся. Застрелим. Тихо, никто ничего не услышит.

— Надо не забыть, что они пустят за вами погоню! По лесу далеко не уйти, но и по реке тоже. У больших лодок больше гребцов — они вас догонят! — не унимался Хасан.

— Лодки в скором времени сгорят, — сказал я.

Хасан присвистнул

— Если у вас получится, Кучум с ума сойдет! Он, наверное, думает, что про Ивана никто не знает. А чтоб его удалось освободить…

— Передай ему: двукратный крик гагары после захода солнца — значит, этой ночью бежать. Пусть не спит и ждет. Тройной крик — приготовиться, через миг надо будет выбираться. Еще один крик — ломать стену и бежать сюда. Тут его будут ждать. Ты тоже слушай — два раза закричит гагара, и уходи, не жди, когда тебя потом обвинят, что помог Ивану сбежать.

Хасан кивнул.

— Не, тут я не останусь точно. Да и вообще я лучше к вам в Кашлык приду. Устал я. Все чужие. Даже в родном селе. А после этого, думаю, меня и там будут искать. Скажут, что я виноват, вот и все.

Его голос дрогнул, маска веселья окончательно спала. Передо мной стоял уставший человек.

— Нам плотники очень нужны, — сказал я поддерживающе. — Работы много, умелые руки ценятся. Будем вместе делать много интересного.

Хасан благодарно кивнул, снова огляделся и сказал.

— Только будьте осторожны. В улусе кучумовцы… они сильные бойцы.

— Ничего они не сделают, — отрезал Прохор. — Мы всё предусмотрели.

Попрощавшись, Хасан повернулся и ушёл назад в лес. Несколько раз он оглянулся, и в лунном свете я видел его лицо, пока темнота не поглотила его фигуру.

Мы с Прохором остались в тишине. Только Иртыш тихо плескался у берега, да ветер шелестел пожелтевшими берёзовыми листьями. Холод потихоньку пробирался под кафтан, и я поёжился. Где-то там, в улусе, сидел Иван Кольцо, гадая, что скоро случится — он погибнет или окажется на свободе.

Прохор тронул меня за плечо:

— Пойдём, нужно готовится. Ближайшие ночи будут долгими.

…А потом охотники выследили лося. Он был убит тихо, из арбалетов. Старый Юрпас, которого мы захватили с собой специально для этого дела, отравил лосиную тушу, приготовив на костре какие-то отвары, рецепту которых, наверное, не одна сотня лет. Я в этом не принимал участие и даже не подходил близко. От моего присутствия тут ничего не изменится и у меня не проходила мысль, что мы делаем что-то нехорошее. Собак я люблю, хотя понимаю, что они могут быть так же жестоки, как люди. Но все равно.

…Лося удалось тайно перетащить на полкилометра от улуса. Вокруг него землю полили кровью, чтобы усилить запах.

А потом стали ждать.

…Думаю, через несколько часов прибежали все собаки улуса. Татары держали их впроголодь, и они не могли пройти мимо запаха свежего мяса. Лось был сожран целиком и полностью. Жители не обратили на это никакого внимания — скорее всего, что-то подобное происходит не первый раз.

А потом, на следующий день, начался мор.

Татары поначалу не понимали, что происходит, но потом несколько человек пришли на место, где лежала туша. Мы опасались, что они что-то заподозрят, но вроде такого не случилось. Ругались и кричали они на весь лес. Не понравилось им, что они остались без собак.

А именно так, судя по всему, и случилось. Лая и рычания от улуса больше не доносилось. В подзорную трубу я не смог увидеть ни одного живого пса. А мертвых татары закопали где-то неподалеку.

Эта жестокая часть операции была закончена. По большому счету, жители улуса сами виноваты. Если бы они кормили собак, и те не бегали голодные, они б не бросились вот так в лес. Ну а теперь что случилось, то случилось.

На войне, как на войне.

…Я стоял на берегу Иртыша и всматривался в расцвеченную редкими кострами темноту напротив, где проступали очертания татарского улуса.

Позади меня восемь казаков закончили последние приготовления. На голые тела наносили густой слой чёрной краски из сажи и жира. Эта смесь не только делала их менее заметными в ночной воде, но и немного защищала от леденящего холода реки.

— Готовы, — сказал Степан Чернобородый. На воде уже покачивались небольшие плетёные плотики из веток и камыша, обвязанные верёвками. На каждом были закреплены глиняные горшочки с зажигательной смесью и пропитанные ей тряпки. Тряпки повиснут на бортах лодок, в них ударят огненные стрелы, а горючая жидкость будет разлита внутри лодок, чтоб вызвать мгновенный пожар.

Смесь — почти та же, что мы использовали в огнеметах, которые спасли нас при не столь давнем штурме татарами Кашлыка. Смола, масло, жир. Вспыхнет мгновенно. Потушить не получится. Даже если перевернуть лодку в воде, большие шансы, что переворачивать будет уже нечего, а о погони на полусгоревшей лодке можно вообще не думать.

Первым в воду полез Митька Косой — самый молодой, но отменный пловец. За ним последовали остальные. Каждый толкал перед собой плотик, стараясь не создавать лишних всплесков. Вода Иртыша в начале осени была уже по-настоящему холодной — градусов пятнадцать, не больше. Я видел, как напрягались мышцы на спинах казаков, когда вода доходила до груди.

— Господи, помилуй, — едва слышно выдохнул кто-то из них, но движение не остановилось.

Темнота была почти абсолютной. Отсутствие луны — лучшая погода для таких дел: в такую ночь даже белая рубаха не заметна с десяти шагов. А мои казаки, вымазанные чёрной краской, сливались с поверхностью воды. Лишь изредка слабый всплеск выдавало их продвижение.

На противоположном берегу виднелись силуэты татарских лодок.

Прошло несколько минут томительного ожидания. Я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то. В подзорную трубу пристань, около которой не было ни одного костра, казалась черной. Одна радость — стояла тишина. Татарский лагерь продолжал дремать.

Наконец послышались тихие всплески: люди вернулись. Первым выбрался на берег Степан. Его трясло от холода, зубы стучали, но в глазах горело торжество.