Тиран Золотого острова - Дмитрий Чайка

* * *

Феано пролежала всю ночь, не сомкнув глаз. Эта ночь была уже не первой такой. Сон у нее пропал напрочь, ведь поход за море с каждым днем все больше и больше обретал реальные очертания. Сначала он казался ей глупой шуткой и пустопорожней пьяной болтовней, а потом во дворец Менелая зачастили знатные воины-колесничие, а за ними и воины попроще, закончившие полевые работы. Копьеносцам куда сложнее покидать родные края. У них, в отличие от колесничих, нет крестьян и рабов. Недовольство стояло просто невероятное. Ведь если поход затянется, кто будет кормить их семьи? Пикантности в ситуацию добавляло то, что Хеленэ считалась законной царицей Спарты, а Менелай… А Менелай был как бы при ней.

Спартанский царь крутился, как мог. Воины идти за море отказывались наотрез, а потому он давал пиры, льстил, взывал к совести и упрекал в трусости. На это воинам было ровным счетом наплевать, но вот обещание добычи после грабежа богатейшего города перевесило все остальное. Менелай, нащупав верную дорогу к цели, теперь только и делал, что расписывал несметные богатства Трои и слабость ее защитников. Получилось так, что к концу зимы все воины до единого считали, что троянцы — трусливые мужеложцы, а тамошние бабы ходят, завернутые в пурпур и увешанные золотом с головы до ног. Вот прямо как наложница царя Феано, которая, как говорили, была родом откуда-то из тех мест. Все хотели себе такую бабу, а потому к началу похода спартанское войско пылало энтузиазмом и считало, что стены Трои рухнут ровно в тот момент, когда корабли ванакса Агамемнона ткнутся своими носами в берег страны Вилуса.

За эти месяцы Менелаю удалось повернуть дело так, что как будто бы подлые троянцы у него любимую жену украли, и его воины, питавшиеся только смутными слухами, в это поверили. Все до единого выражали теперь желание попутно с грабежом Трои еще и спасти из плена свою законную царицу, обещая за нее любого в порошок стереть. Ведь, что ни говори, а род царя Тиндарея правил этими землями столетия. Феано даже ежилась зябко, когда слышала их пьяные возгласы. Ей самой все это ничего хорошего не сулило.

— Да что же делать-то мне, бедной?

Феано до боли в глазах всматривалась в темноту своей комнаты, которая озарялась лишь розоватым отблеском бронзовой жаровни. Она теперь спала на кровати, на тюфяке, набитом соломой, в отличие от прочих женщин дворца, довольствовавшихся охапкой тростника. Сын Мегапенф сопел рядом, он не мешал матери думать. Феано встала и подбросила в жаровню углей, вдохнув горячего дымного аромата.

— Царь наш Менелай — простак редкостный, — говорила девушка сама с собой. — Он думает, что в бараний рог свернет Хеленэ, да только не получится у него ничего. Она не такая дура, какой он ее считает. Воины за нее горой, и она это поймет сразу же, как только переступит этот порог. Получается так, что если законная царица вернется, конец моей сладкой жизни! Менелай ради спокойствия в своих землях с ней помирится, а сама Хеленэ нипочем не потерпит наследника от наложницы. Она знает, что с ней тогда в старости будет. Одно дело, когда дворовая девка очередного раба рожает, который будет коров пасти, а совсем другое — законный царский сын! Если Хеленэ сама мальчишку родит, Менелай отдаст ей меня на растерзание и не поморщится даже. Воины все равно не примут царя, рожденного наложницей. А раз так, Хеленэ меня в землю втопчет, и никакой Менелай меня не защитит. Он даже делать этого не станет, чтобы с воинами не ссориться. И тогда меня или со двора погонят, или на черной работе сгноят. Если повезет, ткать буду от рассвета и до самой ночи, как рабыня простая. А если мне здешнее бабье припомнит, как я по щекам их била? Тогда совсем беда-а…

Феано пригорюнилась, точно зная, сколько врагов нажила во дворце за месяцы безраздельной власти. Даже дочь царя Гермиона ненавидела ее до дрожи, как ни старалась Феано быть ласковой. Десятилетняя девчонка только брезгливо отворачивалась, когда она пыталась с ней заговорить.

— Да как же мне этот поход проклятый сорвать? — мучительно думала Феано, но ничего достойного в голову не приходило. До этого самого момента…

— Ванакс Агамемнон! — вскочила она на постели, отбросив в сторону покрывало. — А ведь я знаю, какую цену попросить у тебя за милость богов. Такую, которую ты точно не захочешь платить!

И только после этого она впервые за долгие недели провалилась в черное и глубокое, как преисподняя Аида, забытье, в котором не было сновидений.

* * *

Пир! Последний пир перед уходом войска. Менелай поведет на войну не сотню воинов, как думал поначалу, а все две, большую часть из тех, кто должен защищать его царство. Он зачинщик этого похода, он не может привести горстку людей. Да, у него не самая богатая земля(2). Пилос, Фивы или Тиринф куда богаче, а из прибрежной Фессалии, Фтиотиды и Магнесии могут привести больше воинов. Слишком уж тесно становится там. Крошечные царства и сами рады избавиться от лишних ртов, а война, как ни крути, наилучший выход из этой затруднительной ситуации.

В тот день у подножия холма, на котором стоял дворец спартанских царей, собрались все, кто имел право носить оружие. Знатные колесничие встали наособицу. Им, блистающим бронзой доспехов, не пристало смешиваться с теми, кто идет в бой полуголый, с одним лишь копьем и щитом. Между ними пролегает непреодолимая пропасть, хоть и не смогут благородные показать в том походе все свое воинское умение. В Трою повезут только царские упряжки, остальная же знать будет биться в пешем строю. Колесницы и коней повезут на отдельном корабле, бережно уложив разобранные повозки и запасные колеса к ним. Их понадобится много. Невесомый деревянный обруч на четырех спицах может лопнуть, просто наехав на крупный камень.

— Жребий, благородные! — крикнул Менелай, одетый ради такого случая в пурпурный плащ и золотое ожерелье. — Подходите и тяните жребий! Пусть бессмертные боги решат, кому идти в этот поход!

Воины загудели оживленно и потянулись к царю, который держал перед собой мешок, наполненный глиняными черепками по числу собравшихся здесь людей. Пустой черепок — воин остается дома, черепок,