Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый

— Правила ты знаешь. И до утра ты уйдешь, — сказал я.

Грубо? Я, кот, поцарапал мышку? Но не честнее ли тут, на берегу возможных отношений определить границы?

— Согласная я, — сказала девушка и стала отодвигать с себя шубу.

Ох, зря она такую красоту скрывала! Если Акулина была скорее пышнотелой, словно бы «мягкой», то Беляна оказалась худоватой, но в нужных местах не сильно уступающей известной красавице нашего поселения, соперничающей за этот титул разве что с Любавой.

Хотелось еще говорить, убеждать, что ей может дорого обойтись такой поступок, что жениться я не собираюсь, даже не хочу афишировать наши возможные встречи. Но сколько же можно бороться с природой и молодостью организма? А нужна ли эта борьба? Еще и Мстивой с Акулиной каждой ночью навевают на меня тоску.

— Иди ко мне! — сказал я и подтянул ближе молодую женщину.

Она улыбнулась, но тут же спрятала глаза. Вся решимость была растрачена на то, чтобы прийти в шатёр? Я же стянул шубу, любуясь женщиной.

А после… Да чего уж. Я отрешился от всех проблем, оставил дверь приоткрытой для своих инстинктов и гормонов. И вот они сорвали эту дверь с петель, заполнили меня всего желанием, отправляя разум на задворки сознания. Я любил, я не мог насытиться, я…

— Тише! Тише! — приговаривала Беляна с придыханием, когда уже свершилось.

Она, казалось, чуть не потеряла рассудок. В отличие от меня. Я всё чувствовал, всё запомнил. Каждой секундой насладился.

А после мы просто лежали, обнявшись. Казалось, что за пределами шалаша — не зима, там летняя ночь, едва успевшая остыть после дневной жары. И нечего было сказать, такая охватила истома. Тут же появилось ощущение неловкости, словно бы сделано неправильное.

— Спасибо! — сказал я, чтобы произнести хоть что-то.

Беляна нежно вздохнула.

— Не печалься, Ратмир, то я решила. А ты все богов дразнишь. Вот так и помер бы, а род твой и некому продолжить. Даст Господь, так и рожу тебе. И ничего не попрошу, ибо и без того благодарна. От сильного мужа и дите сильное, — сказала она.

Я не видел ее больше, догорели поленья в костре, угли не давали света рядом с шалашом, пусть и вход был приоткрыт. Темнота стояла кромешная. Но предполагал, что без влаги на женских глазах не обошлось.

Ребенок? Это же очень серьезно, если получилось. Но… Разве же каждое дите нынче не вдвойне Божья благодать? Разве же, когда уничтожаются города и села, не важно, чтобы народилось следующее поколение? Так что…

— И я благодарю тебя. И не оставлю, будь ты с дитем… Да и без его не оставлю. Тебя, всех вас, — сказал я, ощущая все же недосказанность.

Будь на то моя воля, точно бы, когда это нашествие закончится, разрешил многоженство. Хотя бы временно. Женщин все равно останется больше, чем мужчин. Да и пусть меньше, но пришлось бы бабонькам рожать, для спасения племен русичей. Нужно возрождаться и быстрее, чем в иной реальности. А религия… Ну как-то, при желании и необходимости, под все можно подвести религиозное обоснование. И потом, ведь одной бабе в этом мире не прожить. А будут сыновья, так и справятся. Тут дети с пяти лет уже в чем-нибудь, да помощники, а не обуза.

— Я пойду! Сынко мой может проснуться. Я же только что бабке Ведане и рассказала о том. С ней мой сын, — сказала Беляна и быстро, суетливо ушла.

Было видно, что она не находила здесь себе места, внутренне металась от разных чувств и мыслей. Но что сделано… Было сделано приятно, неожиданно, эмоционально. А дальше будем жить.

Была еще ночь, времени для сна оставалось немало. Так что я попробовал выбросить все из головы… Не получилось. И с ворохом мыслей все же уснул. Знал бы я, каким будет следующий день… не стал бы тратить время на сон.

Глава 21

У Плешивой горы, между Коломной и Москвой

5 января 1238 год

Жировит пробирался через лесную чащобу. Казалось, что лес был непролазный, но змеюка пролезет везде. А этот предатель и был змеем. Уж точно не человеком.

Он подставлял лучших сынов Рязанской Земли, которая выпестовала и его самого. Он предавал людей, которые были с ним рядом, с которыми он даже воевал, ходил в походы на мордву. Он, предав себя, предавал все, что могло быть дорого, сам оставался пустым. И не понимал, что пустая, да еще и прогнившая бочка, если она и не наполнена, никому не нужна. Ее пнут ногой, разберут по частям. Но никто не будет хранить гниль у себя в доме.

Ну или все же Жировит оставался ползучим гадом, который пробирался через кусты и затравлено оглядывался по сторонам.

Он вновь отстал от своего десятка, театрально схватившись за живот. Тот десяток, собранный скорее, из селян, уже был уверен, что командир у них засранец. За день мог раза три, а то и четыре, уходить подальше в лес — «нужду справить».

Иные же с серьёзным видом утверждали, что Жировит вступил в интимную связь с кикиморами. Другие, брезгливо сплёвывая и крестясь, — что с самим Лешим. Но никто не видел в Жировите воина и командира. Простые люди, привыкшие чаще полагаться на зов сердца, чем на разум, чувствовали гниль в десятнике, потому и могли его всячески лаять.

И даже сам десятник знал о таких разговорах. Слышал их. Сжимал зубы, чтобы не порубить своим мечом всех говорунов. И ведь даже нельзя словами указать. Нельзя самому браниться. Иначе вопросом Жировита кто еще и заинтересуется. Ведь где громко кричат, туда командиры пожалуют. Спросят… Станет любопытно, чего это по лесам бегает десятник. Селяне не понимают, а воины в миг поймут причины.

Ведь не просто так Жировит постоянно ходил в лес. Он там постоянно чертил послания для своих новых хозяев — для Субэдея. Хотя… для великого богатура и темника, Жировит был не более значим, чем муха, вдруг проснувшаяся и появившаяся в теплой юрте старика. Нет, муха важнее, ибо не хотела улетать, чем привлекала внимание темника и даже вызывала уважение настырностью.

Держа свой отряд всегда позади, даже в хвосте построения большого полка боярина Евпатия Коловрата, Жировит никогда не лез в