Магритт - Павел Александрович Шушканов

Плоскодонная баржа лежала здесь давно, уже успела врасти в землю настолько, что между ржавым корпусом и грунтом выросли хлипкие деревья. Земля пропиталась ржавчиной и покрылась тонким слоем чешуек краски, срываемой ветром с высоких бортов. Никого не удивляло, что корабль стоял там, где никогда не было ни озер, ни рек. Я воспринимал его с усталым равнодушием, надеясь на то, что нелепость его нахождения здесь окупится вдвойне. Внезапно раскроется потайная дверь, и в потоке бледно-голубого света появится Алина, без электронных очков. Она будет смотреть на меня огромными серо-зелеными глазами и улыбаться. И Лань тоже. Она отпустит руку Алины и назовет меня по имени. Такой финал мы заслужили. Все мы. И даже идиот Марк, вытаскивающий нас из переделок и не скрывающий того, как ему все это надоело. И комиссар, проигравший свою сотню и так и не сделавший последнюю затяжку. Мне хотелось сказать все это Марку, выдавить из него признание, что так все и будет, ну или хотя бы снисходительную улыбку. Сознаться в том, как я устал.

Но Марк шел впереди меня, прихрамывая и держа свернутый китель на изгибе локтя. Он казался нереальным, как и похожий на сухую ветку Ильдар, скользящий вслед за ним и опасливо озирающийся по сторонам.

Тут не могло быть никакого входа. Разве что лестница наверх, но и ее не было видно.

– Эй, Марк, куда мы идем?

– Туда, где все закончится. Для некоторых из нас, правда, Ильдар?

Тот промолчал.

– И все же?..

– А подождать пару минут ты не можешь? Чтобы самому все увидеть?

Марк обернулся и хотел добавить что-то еще, но не успел. Кулак Ильдара с зажатым между пальцев куском железной трубы обрушился на его лицо. Марк пошатнулся, схватившись за скулу. Я бросился на Ильдара, но тот скользил, держа руки перед собой. Он смотрел то на меня, то на Марка, готовый к прыжку.

– Уходи, – бросил я Марку. С покалеченной ногой тот был плохим бойцом. Он все еще прижимал руку к челюсти и, отрывая ладонь, разглядывал красные пятна на ней, словно не мог поверить, что ему раскроили скулу. Казалось, его это вовсе не беспокоило, только непомерно удивляло.

Ильдар пятился назад, ощупывая ногой землю за собой.

– Уходи отсюда, – бросил я ему.

Засранца можно отыскать и позже.

– Нет!

Он бросился вперед, пригнувшись к земле. Взвился как пружина и обрушился на Марка. Но тот успел отступить. Свернутый китель полетел на землю. А в его пальцах осталась тонкая трубка, которая по нажатию стремительно распрямилась в поблескивающую хромом трость.

– Столь же благородный, сколь и беспринципный. Уважаю. Без обид, дорогой Ильдар, ты мне даже начинал нравиться.

Трость блеснула в воздухе, прочертив широкую дугу, затем мелькнула параллельно земле. Я услышал только мерзкий хруст. Всплывающий из памяти знакомый звук. Тогда тоже была ночь, только луна не светила так ярко. Сейчас ее лучи играли на сверкающей, как слюда, трости.

– Марсель, – сказал я. Не спрашивал, просто позвал.

Марк повернул ко мне искалеченное лицо и улыбнулся одной стороной. Мне показалось даже, что отвесил легкий поклон, прежде чем его трость коснулась меня.

Глава 15. Колесо

Ресторан украшали журавли. Они были тут повсюду – и на стенах в виде тонкой росписи, где они сновали в зарослях бамбука и дикой сливы мэйхуа, и на бумажных салфетках. И тонкие фарфоровые стенки чайника сияли их сине-красными перьями, и даже несколько живых птиц бродили у фонтана, то и дело удивленно запрокидывая головы к низкому потолку, украшенному тусклыми фонариками, на каждом из которых были вырезаны одни и те же иероглифы, означающие карпа.

Женщина в белом ханьфу с пурпурными рукавами наливала нам чай в маленькие тонкие теплые пиалы. Я не видел ее лица, только руки с длинными пальцами. Они держали чахай на нужной высоте, и чай тонкой струйкой заполнял пиалу.

– Я настоял на сорте габа, хотя знаю, что ты всегда пил жасминовый улун. Не обижайся. Всегда полезно попробовать что-то новое. Уверен, что ты будешь в полном восторге. – Ладони Марселя сомкнулись на белой пиале. На ней был выведен ярко-красной краской иероглиф, но я не мог прочитать – мешали его пальцы. – Знаешь, я очень хотел свою чайную комнату. Всегда хотел. Однажды даже построил ее в моем доме в Цзянси, но я не мог там находиться. Мою прекрасную чайную наполняла беспросветная тоска. То, что на далеких островах Иньгуо называют сплином.

– Я никогда не любил и не пил чай, – напомнил я.

Марсель прикоснулся губами к краю пиалы, не отрывая от меня взгляда. Красный иероглиф все еще был частично скрыт. Похоже на «спокойствие», хотя может быть и «яблоко»[37]. Чашка и яблоко… Что-то смутно знакомое всплывало из глубин памяти, но не могло пробиться на поверхность, словно сквозь толщу океана. Марсель опустил пиалу. Одинокая капля сорвалась с края и теперь растекалась на белой скатерти.

– Ты прав. Паршивое место. Неправильное. Элосская скатерть вместо бамбука. О чем я думал? Может, по стакану акаши?

– Зачем мы здесь?

– Разумеется, чтобы поговорить, прежде чем я уйду.

– В последнее время ты слишком часто уходишь.

Марсель засмеялся, откинув голову назад. Его белый костюм не казался больше ослепительным. Свет красных фонарей под потолком покрывал его бурым оттенком. Тоже знакомым.

– На этот раз я постараюсь уйти насовсем. Поэтому и решил попрощаться как следует, с долгими разговорами и плаксивыми воспоминаниями о прошлом. Знаешь, такие фрагменты, которые все никак не укроет память. Они мне напоминают острые скалы во время шторма. Годы накатываются и накатываются на них волнами, а они все торчат, вырываются из пены. У тебя таких немало, у меня тоже. Противная штука память и крайне ненадежная – не стереть то, что хотелось бы, не сохранить то, что необходимо. Ты, например, помнишь, как мы оказались тут?

Я неуверенно мотнул головой. Мы сидели в баре. Молчаливый бармен наливал акаши в прозрачные стаканы, в которых играл неоновый свет.

– Не вспомнишь. Не пытайся. Просто выпей со мной, пока есть такая возможность.

Бар погружался в полумрак. За широкими окнами светило огромное красное солнце, но давало слишком мало света – словно огарок былого светила, а на пурпурном небе высыпали звезды, не обращая никакого внимания на то, что светило еще не коснулось горизонта. Мерцающие вывески на стенах казались куда более яркими. Их свет играл бликами на блестящей гладкой коже Марселя и в его тонких очках. Синий и красный попеременно, словно маячки полицейской машины. Мне не хватало зеленого, чтобы разбавить тревожный свет.

За другим окном лежало море, гладкое и спокойное под пушистыми облаками. Его темная вода казалась неестественно глубокой, словно под