Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

Эти слова прозвучали после весьма продолжительной паузы, взятой на раздумье полковником Стремянного полка.

Я показал.

— Нужно в Кремль, пока Толстые не призвали стрельцов к приступу нашей слободы.

— Так за чем же дело стоит? — залихватски выкрикнул я. — Нынче же, полковник, собирай две али три сотни конных стрельцов, да в Кремль пошли. Сам всё увидишь, со всеми поговоришь.

— Так тому и быть! — сказал Глебов и посмотрел в сторону уже почти что трясущегося от страха Ивана Толстого.

— Ты, Иван Андреевич, не серчай. И не хочу я видеть тебя в своих врагах. Но правды — вот чего хочу более всего, — сказал Глебов. — Ты иди по добру, да по здорову. Коли решу на твою сторону встать, так весть пришлю… Иди!

И Толстой поспешил ретироваться, пока такая возможность у него появилась. Я бы арестовал его. Но… Тут я не в своей епархии и не стоит давить на стременного полковника.

И не далее как через полчаса мы с ним в сопровождении трех сотен конных стрельцов рассекали, будто волны, опешивших от неожиданности бунтовщиков и устремились к Кремлю.

И как мне в такой поездке было смотреть в глаза Никите Глебову, который сидел в седле, будто на нём его мать и родила! Ну, а я… что делать, подправлю свой навык верховой езды. Да и то, закрутило меня это время — ни часа свободного не отжалело. Оставалось только демонстрировать раны и рубцы на теле и объяснять свою нелепость, как наездника, многими ранами.

Да и это ли важно. Похоже, что я близок к тому, чтобы своими действиями серьёзно изменить ход истории. Со Стремянным полком мы обороняться будем куда как проворнее.

Наш конный отряд, словно ледокол, рассекал сонные да пьяные «льдины». Нам вслед летели бранные слова, и замыкающая полусотня стрельцов отрабатывала нагайками по бунтовщикам-льдинкам даже чаще, чем передовая полусотня, прорубающая путь к Кремлю.

Если ситуация никоим образом не изменится, и ночью в Москве будет такой же бардак, так нужно совершать масштабную вылазку. А до того момента проверить весь Кремль на предмет пустующих помещений, где можно было бы содержать пленных. Ведь можно нахватать бунтовщиков немало. Такими-то вот… Никакими.

Но нужно быть аккуратными. Человек с похмелья, как правило, злой и дурной. Он может сперва выстрелить, а уж после подумать, зачем это сделал.

— Бах! Бах! Бах! — на подходе к Боровицким воротам Кремля наш конный отряд открыл стрельбу в воздух.

Не я отдал этот спорный приказ.

Но сперва было забавно наблюдать, как сонные, расслабленные, может, чуть менее пьяные, чем другие бунтовщики, но столь же неорганизованные стрельцы в зелёных и синих кафтанах разбегались в разные стороны. Словно тараканы, которые выползли на ночной жор. Но тут хозяин квартиры решил попить водички, включил свет — и те прыснули в разные стороны.

Бунтовщиков тут было относительно немного. Если с наступлением темноты здесь околачивалось не менее тысячи человек, то теперь, с рассветом, у Боровицких ворот оставалось дежурить не более двух сотен.

— Хватай! Бери их, братцы! — увлечённо кричал полковник стремянного полка Никита Данилович Глебов.

Хотел я было остановить полковника и его стрельцов. Но не стал. Вот сейчас своими действиями Глебов окончательно выбирает сторону.

Он был ещё не старый человек, назначенный полковником меньше месяца назад. Но так как это назначение проводилось с учётом мнения самих стремянных стрельцов, Глебов обладал и властью, и поддержкой, и связями среди лучших на данный момент русских конных воинов. А ещё он не успел пока пресытиться своей властью, оттого действовал теперь эмоционально, явно увлекаясь.

Вот и сейчас он отдал приказ ловить да хватать бунтовщиков. А ведь только ехали на разговор в Кремль, чтобы окончательно полковник конных стрельцов принял сторону.

Перед тем, как отправиться в Кремль, я, правда, сам говорил полковнику Глебову, что он мог бы неплохо усилить свою переговорную позицию с кремлёвскими боярами. Нужно было всего-то взять какое-то количество бунтовщиков пленными.

Уверен, что и на боярский триумвират из Матвеева, Языкова и Ромодановского, и на царя произведёт впечатление факт первых стрелецких арестов. Ведь пока создаётся впечатление, что любые проявления законности и порядка просто-напросто уничтожены.

Да и на бунтовщиков арест хотя бы пятидесяти воров в стрелецких кафтанах должен произвести эффект холодного душа. Оказывается, что за вольницу нужно будет дорого заплатить.

И потом — ведь мы, по сути, на войне. И можем менять пленных стрельцов на нужных нам лояльных людей. Или же даже отдавать за нужные нам действия и бездействие.

— Ку-у-уда? — сказал я, притягивая к себе за зелёный кафтан сотника.

Я ради него и спешивался. А он убегать вздумал.

Зелёнокафтанник резко разворачивается, а в руке у него пистолет. Сотник явно не думает меня просто припугнуть, он выжимает спусковой крючок. Курок с зажатым, словно в клювике, кремнем, опускается на затравочную полку. Порох воспламеняется, и только сейчас сгоревшие газы выталкивают пулю в мою сторону.

Сколько же времени это занимает? По моему восприятию, чуть больше двух секунд, но явно меньше трёх. При достаточной реакции есть возможность уйти с траектории полёта пули. Да, противник может и довернуть пистолет. Но тогда и прицел собьёшь, а может, и настрой. Впрочем, хладнокровия в бешеных глазах сотника замечено не было.

— Бах! — пуля летит мимо, казалось, что очень близко с моим левым плечом.

Я и сотник, оба с тревогой наблюдаем за тем, куда именно устремляется свинцовый шарик. У каждого свои резоны.

— А! — вскрикивает один из стремянных стрельцов.

Боец в малиновом кафтане, так же, как и я, спешившийся, державший на прицеле сразу двух бунтовщиков, но стоявший спиной ко мне и зелёному сотнику, заваливается вперёд, на взятых им в плен воров. Пуля, предназначенная мне, впивается в плоть другого человека.

Я резко делаю два шага вперёд. Кулак правой руки уже готов обрушиться на голову одного из главарей бунтовщиков. Однако неожиданно для меня сотник демонстрирует удивительную прыть и разрывает дистанцию на один шаг.

Мой противник бросает пустой пистолет и тянется за саблей. А вот это зря. Полторы-две секунды времени он мне подарил.

Резко сближаюсь, правую руку кладу на кисть руки бандита, силой нажимаю, отправляя ещё не извлечённую саблю обратно в ножны.

— На! — от всей своей стрелецкой души бью головой по носу бунтовщика.

Он начинает оплывать, но держится, сознание не теряет. Только тут уже подскакивают два стремянных стрельца верхом на конях и