Рождение звезды 2 - Асаэ

— А вот это моя первая серьёзная победа, — он с нежностью указал на скромную грамоту под стеклом. — Вокальный конкурс в Тбилиси. Первое место. Я тогда пел арию Мефистофеля. Все глаза на лоб повылезали — такой пацан, и такой голос из него!

Он вёл их дальше, по скрипящим паркетным полам. Двери в гостиную были распахнуты настежь. И здесь сердце дома билось открыто.

В центре комнаты, под высоким потолком, стоял старый, но ухоженный рояль марки «Красный Октябрь». На его полированной крышке лежали аккуратной стопкой ноты — и классические партитуры, и листы с записями народных мелодий. Рядом, на стуле, лежал тар — его гриф был отполирован до блеска тысячами прикосновений.

— Это наша святыня, — улыбнулся Муслим, легко проводя пальцами по клавишам рояля. Звук был глубоким, бархатным, идеально настроенным. — За этим инструментом отец любил работать над эскизами. А я… я здесь учился слышать музыку. Не просто петь, а понимать её душу.

Он сел на табурет, взял в руки тар. Его пальцы, ловкие и уверенные, нашли нужные лады безошибочно. И полилась негромкая, грустная и прекрасная мелодия мугама. Она не оглушала мощью, а завораживала, словно узорчатый ковёр, сплетаясь из тончайших звуковых нитей. Он играл недолго, но в тишине комнаты, под пронзительно-синее небо в окне, это звучало как откровение.

— Вот, — он поставил тар на место. — Основа всего. А всё остальное… — он махнул рукой в сторону рояля, — …это уже надстройка. Важно не забывать, на чём стоит твой талант.

Он повёл их в сад, показывая свои сокровища: старую шелковицу, с которой в детстве объедался ягодами так, что потом не мог отмыться от фиолетовых пятен; уголок с розами, которые высадила его мать; наконец, они снова вышли к мангалу.

— А это — алтарь мужской дружбы, — провозгласил он с комичной торжественностью, обнимая закопчённые бока мангала. — Здесь не просто жарят мясо. Здесь ведутся самые важные разговоры, решаются мировые проблемы и рождаются лучшие песни. Огонь, вино, нежное мясо, хорошая компания — лучшее топливо для творчества.

Он стоял, такой молодой, почти мальчишка, но уже невероятно талантливый и уверенный в своём пути. И было ясно, что этот дом, этот сад, эти стены, помнящие его детский смех и первые вокальные упражнения, — и есть тот самый прочный фундамент, на котором стоит его будущая мировая слава. Он ещё не пел в Большом, не покорял Италию, но он уже был Хозяином здесь.

Жара постепенно сдавала свои позиции, отползая в тенистые уголки сада. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежные персиковые тона. Муслим, растянувшись в плетёном кресле и наслаждаясь прохладой арбуза, вдруг оживился, словно вспомнив нечто важное.

— А знаете что, джанлар? — Он обвёл взглядом притихших гостей. — Московские бани — это, конечно, сила. Но есть у нас на Востоке кое-что… особенное. Не мытьё, а целый ритуал. Искупление души через очищение тела. Поедем в настоящий хаммам. Уверен, такого вы ещё не пробовали.

Виталик оживился первым:

— Баня? Это я уважаю! После дороги — самое оно!

Олег поддержал его с энтузиазмом. Александр, ещё не оправившийся от обильной трапезы, кивнул с ленцой, но любопытство уже разгоралось в его глазах.

Через полчаса они уже подъезжали к невзрачному, приземистому зданию из потемневшего от времени камня, над входом в которое вилась лёгкая струйка пара. Воздух здесь был густым и влажным, пахнул серой и нагретым камнем.

Внутри их встретил теллак — банщик, могучий детина с добрым лицом и руками штангиста. Он молча кивнул Муслиму, явно знал его здесь.

Они шагнули в царство пара и мрамора. Воздух был обволакивающим, густым, как жидкий шёлк. Под ногами — тёплые, отполированные до зеркального блеска каменные плиты. Сводчатый потолок терялся в клубах пара, сквозь которые пробивались лучи света из маленьких звёздчатых оконниц, создавая мистическую, таинственную атмосферу. Тишину нарушало лишь размеренное, гулкое капанье воды где-то в глубине и сдержанные голоса в других залах.

Теллак провёл их в предбанник, где они разделись и, обернувшись в просторные пештемали (полосатые хлопковые полотенца), двинулись дальше. Дорога лежала через несколько залов, каждый — жарче предыдущего. В первом, тёплом, они лишь прогрелись, привыкая к влажной жаре. Во втором, горячем, тело покрылось испариной. В третьем, где воздух был раскалённым и обжигающим, они растянулись на горячем мраморном лежаке — чебек-таши, в центре зала. Камень, нагретый изнутри, мягко жёг кожу, заставляя мышцы расслабляться, а мысли — уплывать.