Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

— Не уйдут, — я мотнул головой, чем заработал снисходительный взгляд жандарма.

— Поясни, — попросил Алексей Михайлович.

— Та лаборатория, которую мы в лесу нашли… в общем, там готовились её бросить. Оборудование более-менее ценное вывезли. Материалы.

— А девицу оставили…

— Это, как я понимаю, вынужденно. Возможно, он спешил. Не знаю… на поезд там опаздывал. Или на званый вечер. Ну что смотрите? Я реально не знаю. Главное, что ему надо было уехать. И он уехал. Сугубо технически там только надо было дождаться завершения процесса и всё…

— Процесса, — Михаил Иванович отвернулся от окна. — Девушка едва не погибла.

— А другие погибли, — я пожал плечами. — Что я сделаю? Мог бы, спас бы. Не я, так Мишка точно. Он у нас по натуре рыцарь, только доспехи пришлось под кровать убрать. И то, чую, временно…

Алексей Михайлович улыбнулся.

— Это для него, для Алхимика, они не люди, — я поёрзал, потому что сидеть, когда на тебя смотрят вот так, в три пары глаз, неудобственно. — А часть эксперимента, этап его…

— Кстати, а ведь и вправду тогда приём был, — Карп Евстратович хотел было откинуться, но вовремя вспомнил, что у табуреток спинки нет. — Правда, не в Городне, а в Вильно… но с Городни тоже много кто туда желал попасть. Всё-таки в честь именин Великого князя Константина.

А это что за хрен с горы?

То есть, примерно представляю, раз не просто князь, а целый Великий, но…

— Это не то событие, которое чиновник определенного ранга и положения может пропустить, — Карп Евстратович всё же коснулся уса и спешно руку убрал.

— Чётки, — ляпнул я.

— Что?

— Чётки купите. Тогда и пальцы будут заняты. И думать легче станет. Это бывает, когда человеку, чтобы думать, двигаться надобно. Одни ходят, другие вон мнут всё, что под руки попадается.

— Третьи себя за усы дёргают, — Алексей Михайлович хохотнул. — Выйду, я тебе и вправду чётки подарю, Карпуша… и нет, Савелий, это точно не Великий князь… не Константин во всяком случае.

— А я что? Я молчу.

— Слишком выразительно молчишь. Но Константину Николаевичу аккурат семьдесят три исполнилось. Да и интересует его не столько власть, сколько балерины, породистые лошади и живопись.

— С балеринами и породистыми лошадьми, — не удержался Карп Евстратович.

— Есть такое, — Алексей Михайлович оглянулся. — Савелий, подай, будь любезен, попить. Жажда постоянная… но это тоже нормально, как мне сказали.

Я поднялся.

Мне и положено, так-то, потому что и по статусу я младший, и по возрасту, и со всех сторон, как ни крути, крайний.

Да и в целом люди хорошие, можно и метнуться.

— Он это серьёзно? — уточнил Карп Евстратович почему-то шёпотом.

— Про чётки или про князя?

— Алексей!

— Про князя… думаю, что вполне.

Алексею Михайловичу я свои подозрения изложил. Нет, по выражению лица понятно, что ему они не понравились, причём категорически. Однако сходу не зарубил.

И не велел выкинуть из головы немедля.

А теперь вон даже обсуждаем.

— Он прав, Карп. Это всё идёт оттуда… сверху…

— Ещё скажи, что государь… — шёпот стал тише.

А ведь Карп Евстратович из тех, для кого государь и отечество — понятия, если не равнозначные, то трудноразделимые. И теперь весь его разум, сама суть противилась теориям какого-то тут оборванца.

Воду я поднёс.

— Государь тут точно не при чём, — сказал я и взгляд выдержал. Мрачный такой. — Скорее уж государя явно хотят подвинуть. Для того обстановку и готовят.

Я помог удержать стакан. Странно, но я понимаю Алексея Михайловича, пожалуй, лучше остальных. Я ведь знаю, каково это, когда сила уходит. Когда вчера ты ещё готов был, если не мир завоевать, то всяко расширить собственную империю, а сегодня стакан поднять не можешь.

Дерьмовые ощущение.

— С одной стороны революционеры… они, может, и сами собой завелись…

— Говоришь, как о блохах…

— Но кто-то им помогает. Финансами. И вот связями. Делает, что кого-то ловят, а кого-то жандармерия будто и не видит…

— Это они порой и без помощи… не видят, — буркнул Карп Евстратович и за ус себя-таки ущипнул. — Чтоб…

— На то, чтоб без связей тебя не увидели, тоже деньги нужны. Городовому. И тому, кто над городовым стоит, — я эту систему знал.

Она начиналась на земле, но ею не заканчивалась.

Платишь участковому.

И его начальнику. А тот делится со своим. И там уже, глядишь, ты и сам с ним делишься, а он начальственною рукою давит на тех, кто ниже, чтоб не лезли, куда не надо.

Мир другой. Времечко тоже. А вот остальное, считай, прежнее. Родное почти.

— Главное, что просто на взятках долго не продержишься. Тут всегда есть шанс, что кто-то захочет выслужиться и предпочтёт звёздочку золоту.

— Ты о чём?

Чтоб. Оговорился. Звёзды на здешние погоны ещё не сели.

— Чин, — я поправляюсь. — А вот если кто-то большой и важный слово скажет, тут уж не всякий решится поперед начальства лезть.

— А государь при чём?

Мысль Карпу Евстратовичу по-прежнему не люба. Не вмещается она в его многомудрой голове. Вот революционеры — вмещаются. Он их где-то даже понимает, потому что не слепой и не тупой, видит, насколько тяжко живётся людям. Потому да, вроде и зло, а вроде где-то и правы.

Но вот мысль, что революционеры сотрудничают с кем-то из Романовых.

Из небожителей.

— Ну… как-то… вроде и не при чём, а вроде как власть должна искоренять это всё. Бороться. Со взяточничеством…

— Савушка, — Михаил Иванович аж руки на груди сложил. — Вот ты иногда рассуждаешь, и вроде совсем по-взрослому. А порой как скажешь, так сразу и понимаешь, какое ты дитя.

— Ну да, взяточничество на Руси не искоренить. Тоже придумал, — получилось чуть язвительно.

— Видишь…

— Но хотя бы в каких-то рамках держать. И решать. Не только эту, но и другие проблемы… тех же революционеров слушают и идут к ним вовсе не от хорошей жизни. А скорее от понимания, что эта жизнь — дерьмовая. Они же обещают лучше. Пусть не сейчас, не тебе, но детям…

— Он часом не социалист? — поинтересовался Карп Евстратович, на меня мизинчиком указывая. Вроде как