Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

провела в костёле, молилась за душу покойного Новицкого. Да и в целом характеристику ей дали отменнейшую. И кротка, и набожна, и просто чудо… наследство она распродала. За деньги приобрела старый особняк в Петербурге, в котором и обитает. И да, городовой в прошлом году сменился. А нынешний начальнику околотка зятем приходится.

— Чтоб… — Алексей Михайлович выругался.

— Вот именно. Чтоб…

— Эй, — меня окликнули. — Парень, ты как-то?

Как-то.

Надо подниматься, пока в совсем уболевшие не записали.

— Всё… уже нормально, — я держусь за лестницу обеими руками. Длины поводка пока хватает, а Тень не лезет внутрь.

— Светлый явно чей-то, — Карп Евстратович продолжает рассказ. — Трижды задерживали, и трижды отпускали. Ни разу дело до суда не дошло. Запрашивать бумаги не стал, как и слишком уж интерес обозначать.

— Он знает явно больше остальных, но… кто ещё?

— Пока рано говорить. Наблюдение не так давно поставил. Рабочие заглядывают точно. По вечерам там собрания, ну и раздача помощи. Вещи там, продукты и прочее. Ещё бывают студенты. С виду. Пару гимназистов, если по форме глядеть. Устанавливать будем, но это дело небыстрое. Думаете, он заглянет? Алхимик этот?

— Всенепременно… тот юноша, о котором говорил Савелий… Симеон?

— Семён Барышников. Из крестьян. Отчислен в позапрошлом году. К слову, за драку.

— Даже так? А акция та?

— Была. И да, задерживался в числе прочих. Однако после проведения разъяснительной беседы был отпущен, как проявивший сознательность и желание сотрудничать. Это так, по протоколу если.

То есть, Сёмушка у нас стукачок?

— Возможно, к слову, тоже чей-то агент. Сами понимаете, некоторые это дело не регистрируют… но тут тоже сложно порой разобраться, кто и на кого реально работает, — Карп Евстратович чихнул. — Видите, правду сказал. Так вот, в университет Барышников вернулся, но продержался там две недели. Случилась неприятная история с другим студентом. К слову, тоже весьма способным… да, дворянского происхождения. Сколь знаю, там была замешана одна барышня.

— Двое студентов и одна барышня, — хмыкнул Алексей Михайлович. — И что же могло пойти не так?

— А то, что Барышников был бит, после чего обидно высмеян. И да, та сторона не явила должного благородства, а барышня, присутствовавшая при драке, позволила себе шутить. Но даже не в том беда. Следующим днём Барышников не нашёл ничего лучше, чем плеснуть сопернику в лицо кислотой… пострадали глаза. Университет, конечно, попытался замять дело, оплатив целителей, но Барышникова отчислили.

И тот затаил в душе обиду, что на систему, что на дворянство.

Тут более-менее ясно.

— Понятно, — Алексей Михайлович замолчал, но ненадолго. — Отличный кандидат. Обиженный. И более-менее обученный. Карпуша, а ты пошли кого, пусть порасспрашивают средь студентов. Он ведь не один такой. Ещё и до взрыва в Зимнем многих отчисляли, а теперь и вовсе боятся, перестраховываются, чтоб только гнева не вызвать. И за дело, и так, случайных, кто стоял, слушал и не донёс… вот и плодятся, молодые, талантливые да обиженные.

— Перевербовывать станем?

— Это надо бы, но не сейчас. Пока просто посмотреть. Если через кого выходить на Алхимика, то через таких. Обычные рабочие ему мало интересны, а вот чтоб обученные, этих всегда нехватает. Есть у тебя люди среди студентов?

— Не особо. Мои-то все постарше этой братии… а там настроения такие, что, если кто и хотел бы пойти работать, не рискнут.

— Это и плохо. Очень плохо… надо будет решать и студенческий вопрос, — вздох Алексея Михайловича был полон печали. — Всё надо будет решать… ладно, потом настрадаюсь. А средь ваших, Михаил Иванович, друзей часом… нет кого?

— Мои друзья, как вы изволили выразиться, в иных учреждениях учатся. Так что увы, не обрадую…

— Ясно. Тогда ждём… сумеешь там своих людей подвести? К дому? Оно, конечно, шансов мало, но скажи, чтоб ни днём, ни ночью глаз не спускали… и как только сюда придут, так сразу и начинай. Дом изолировать. Всех, кто там… до особого распоряжения.

— Может, раньше?

— Нет…

— Почему? Зачем допускать это покушение, если можно не допустить⁈ На подходе возьмём и…

— Затем, что ты и вправду надеешься лису в её норе поймать? Нет, Карпуша… мы-то пробовать будем, но я не столь наивен. Хорошо, если получится приметить его среди тех, кто в дом заглядывает. И то, мнится мне, что навряд ли. Мальчишка этот, Барышников, сколь бы ни хорохорился, там на подхвате. Не дорос он ещё до серьёзной работы. А значит, будет тот, кто дорос…

Пауза.

И почти вижу, как хмурится Алексей Михайлович. Трёт подбородок, головой покачивает, с мыслями соглашаясь. А рядом терзает, треплет усы Карп Евстратович, силясь тем самым успокоить натуру.

— И что бы они ни придумали, засветятся. А поскольку не дураки, то поймут, что громкое покушение взбаламутит это болото. Одно дело там, за границей, можно всегда отговориться, что меня не наши, а их социалисты приговорили. И другое дело — тут. Это заявка, манифест, что, мол, дело революции живо… и значит, с этою заявкой твоё отделение тоже зашевелится…

— Думаешь…

— Лабораторию они постараются вывезти. Если не целиком, то те части, которые полагают ценным. Уж больно дом этот ненадёжен. И тот, кто ими командует, это знает, как и то, что городовые и полиция будут смотреть в другую сторону лишь до определённого момента. Одно дело — незаконные собрания, и другое — покушение. Так вот, твоя первоочередная задача не помешать им, а поглядеть, куда повезут. Издали, Карпуша… лиса — зверь хитрый, она и тени запаха сторожиться. Так что не спугни.

А аресты и захват дома — это чтоб подозрений не вызвать? Блин, у меня от этих игрищ голова натурально начинает трещать.

— И ради этого ты готов рискнуть? — тихо спросил Карп Евстратович.

— И ради этого тоже… а заодно уж от мальчишек подозрение отведём. Сунься мы сейчас, мигом вопросы возникнут. Нет, нам оно не надо. Нам наоборот надо сделать так, чтоб их не задело. Чтоб потом, когда на них выйдут, они честно могли сказать, что не при делах.

— А выйдут? — Карп Евстратович не скрывал сомнений.

— Всенепременно, Карпуша, выйдут. Революции нужны молодые и одарённые. Вторые даже больше.

Вот и чего смешного-то?

[1] Следует понимать, что такая низкая средняя продолжительность жизни получилась из-за ужасающей детской смертности. До конца репродуктивного периода материнского поколения доживало 59% рожденных