Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

— Боюсь, вы правы в том, что встреча с… его госпожой имела места. И не одна. А вот как она влияет на суть человека, его душу и разум, тут я ничего не скажу. Но таковая сила не может не влиять.

— То есть, теперь мы его слушаем?

— Прислушиваемся.

— Может, командовать ещё поставишь?

— Не сейчас. Лет через десять. Если доживёт. Если мы все доживём. Михаил Иванович, вы и вправду полагаете, что кто-то может… совершить нечто подобное?

— Нечто подобное, — передразнил Михаил Иванович, — уже совершают. Вон, на той фабрике… он прав. Всё должно было быть иначе. Кровавей. Страшнее. И показательней. На фабрике недавно сменился управляющий, и люди уже недовольны. А случись беда, как знать, не вылилось бы оное в очередной бунт. А где бунт, там и войска, и статьи… вы не хуже меня знаете, как оно было бы.

— К сожалению, — произнёс Карп Евстратович.

— Но тут иное, — Михаил Иванович продолжил. — Если хотите моё частное мнение, то это не первый случай. Я… имел беседу кое с кем из братьев. Двумя неделями ранее случился прорыв на Коломенской прядильной фабрике. Как раз на проходной, как говорил Савелий. И да, свидетели говорили о том, как одна девица, впавшая в безумие, перерезала себе горло. Это и сочли последней каплей. Обвинили как раз управляющего, который девицу якобы снасильничал, хотя и утверждал, что ничего такого не было…

— Погодите, волнения с того и начались. Ещё пришлось солдат вводить.

— Именно. На фабрике погибли семнадцать человек. Тварь была мелкой, убила четверых, а остальных просто задавили.

— И погромы были, — Карп Евстратович произнёс это презадумчиво. — Слух пошёл, что девица от управляющего младенчика прижила, а его жиды украли, и в жертву принесли, и потому-то прорыв случился…

Чтоб… а ведь и вправду одна схема.

Почти одна.

— Ещё раньше — на Битюхе, сельцо небольшое, там купец один маслобойни поставил, молоко с окрестных деревень скупал. А одного дня пришёл и убил себя на глазах приказчика ещё пятерых свидетелей из числа селян. Из тела же тварь выползла, правда, сама развеялась. А после уж нашли семью его, мёртвую…

Михаилу Ивановичу ещё голос понизить и совсем хорошо выйдет.

Так только страшные сказки рассказывать.

— Погодите! Помню! — Карп Евстратович аж голос повысил. — Купец… как его… Афанасьев. Вот… из числа новых. Жена, четверо детей. Все убиты, как и бонна, и кухарка. Следствие пришло к выводу, что Афанасьев помутился рассудком, после чего и зарезал семью, устранил свидетелей, а после, не вынеся гнёта совести, и себя убил.

Хорошее объяснение.

Красивое.

Только мнится мне, иначе всё было.

— Или кто-то взял в заложники семью, потребовав убить себя. А потом и от них избавился, — Алексей Михайлович озвучил то, что думал я. — Искал способ, скажем, воздействия… Михаил Иванович, а такая жертва будет считаться добровольной?

Мне, к слову, тоже интересно.

— Вот не поверите, как-то не довелось приносить, — Михаил Иванович произнёс это преехиднейшим тоном.

— А вот ему, похоже, довелось… и ведь я слышал о подобных случаях. Погодите… Белыницкая резня. Помните? В позапрошлом году. Ещё в газетах писали. Там тоже почтенный отец семейства, правда, не купец, но из чиновьего люду, зарубил топором супругу, четырёх дочерей, а заодно уж кухарку, бонну и собаку. А после перерезал себе горло…

— Карп Евстратович, дело, конечно, громкое. И слыхал я. Более того, проводил расследование…

— Да?

— В иных громких случаях, наподобие этого, к расследованию прикрепляется дознаватель от Синода, дабы исключить, скажем так, вероятность внешнего воздействия. Некоторые твари ловко пробираются в душу. И бывает, что с виду человек человеком, а по натуре — давно уж одна оболочка. Но в том доме тьмой и не пахло. Обыкновенное безумие. Гибецкий, как выяснилось, давно уж вёл себя… своеобразно. Да и горячительным злоупотреблял. А тут одно с другим, вот и… к сожалению, сие тоже нередкое явление.

Вздох.

— Тут только гадать останется, что к нашему нынешнему делу относится, а что нет…важно не то, что было в прошлом, а то, чего нам ждать в будущем.

Вот-вот.

— Тут более-менее ясно. Взрывов, пробоев и волнений, — откликнулся Алексей Михайлович. — И, полагаю, начнут они с меня…

— Возможно, тебе бы уехать? — предложил Карп Евстратович.

— Уже уезжал. Не помогло.

Тут я с ним согласился.

— Нет… надобно иначе. Совсем иначе… в общем так, Карпуша, организуй завтра встречу с репортёрами. Раз уж слухи пошли о моём выздоровлении, то пора себя миру явить. Расскажем о чуде и прочее…

— Лёшка, это же…

— Они всё равно придут. Заявим, что, раз уж мне тут поздоровелось, то тут я пару дней и пробуду, а после вернусь к трудам своим праведным. А чтоб им веселее было, чтоб не затягивали с покушением, заявлю, что отныне трудиться буду рядом с Государем.

— Там им достать вас будет сложнее, — Михаил Иванович хмыкнул. — Думаете, кого-то особого пришлют?

— Вне всяких сомнений. Для них это вызов. Дело чести, если, конечно, вовсе можно говорить о чести у подобных… людей.

Не, говорить можно, отчего ж нельзя.

Да и люди там очень даже разные. В том и беда, что разные.

— Всё равно как-то это… рискованно. Да и зачем? Место нам известно. Наблюдение…

— Удивлюсь, если оно там не ведётся.

— Ведётся, — сознался Карп Евстратович. — Пока примечаем, но… кое-что интересное уже есть. Хозяйкой дома числится некая Эльжбета Новицкая, вдова. Супруг её, к слову, никогда-то на каторге не бывал, да и в целом обыкновенный купец, который на старости лет вздумал приобрести молодую жену. В браке пробыл три года, после чего скончался. Был суд за наследство. У купца имелся сын от первого брака, который не имел намерений делить батюшкино имущество с молодой вдовой. Завещания покойный не оставил, процесс грозил быть долгим, да вот пасынок нашей Эльжбеты взял да и скончался.

— Скоропостижно? — уточнил Алексей Михайлович.

— Скоропостижней некуда. Ограбление. Точнее, если по-модному, экспроприация в пользу бедных. И свинчатка в ухо, за сопротивление. Тогда ж скончалась и супруга этого молодого человека, а иных наследников не осталось.

— Следствие?

— Проводилось. Однако у вдовы наличествовало алиби. Она весь вечер