Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г - Валерия Корносенко

— Вы, главное, не переусердствуйте, чтобы рюкзак втрое не превышал необходимые размеры и мою грузоподъемность.

— Иди уже, — прикрикнули они хором, и я, улыбаясь, удалилась.

Я зашла в свою комнату. Взгляд упал на фотографию на тумбочке: мы втроем, наша первая съемка для канала, все с дурацкими улыбками до ушей. Я взяла рамку и положила ее в самый низ рюкзака, под запасные носки. Мой якорь.

Ровно в восемь утра под окном остановился тот самый черный автомобиль. На этот раз из него вышел только один человек, не тот, что вчера. Он молча взял мой рюкзак, кивнул девушкам, стоявшим в дверях, и открыл мне дверцу.

Обниматься было некогда. Мы просто посмотрели друг на друга — долгим, понимающим взглядом.

— Возвращайся, Ань, — тихо сказала Соня.

— Обязательно, — выдохнула я и села в машину.

Мы поехали не в аэропорт, а на какую-то военную базу со взлетно-посадочной полосой на окраине города. Там, в клубах утреннего тумана, стоял небольшой, но грозного вида служебный самолет.

Рядом, закутавшись в плащ, несмотря на прохладу, стоял Виноградов.

— Контракт, — он протянул мне толстую папку, даже не поздоровавшись. — Подписывайте. Все ваши условия. Неприкосновенность, статус, оплата.

— Каким образом в таких условиях? — я посмотрела на него растерянно.

Тот лишь пожал плечами.

Я бегло просмотрела документы. Да что так увидишь навесу, на ветру… Вроде бы все было так, как мы договаривались. Я поставила подпись, чувствуя, как ручка выводит жирную черту под моей прежней жизнью, перечеркивая все наивное, доброе, светлое, что еще в ней оставалось.

— Команда уже на борту, — сказал Виноградов, сам забирая три экземпляра и оставляя мне один. — Вы последняя.

Я поднялась по трапу. В салоне самолета, рассчитанном на пару десятков человек, сидело человек семь. Все — с каменными, непроницаемыми лицами. Военные. Ученые. Охранники. Я почувствовала на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.

Белая ворона.

Неизвестная переменная.

Снова.

Среди людей в серой одежде выделялись двое.

Мужчина был высок и худощав, словно его тело состояло из одних углов. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало лик средневекового святого с иконы — аскетичное, с огромными, слишком большими глазами и крупными чертами лица. Он был одет в поношенное, но чистое пальто, нелепо смотрящееся в казенной обстановке. Его длинные пальцы беспокойно перебирали четки из темного дерева. Он не смотрел на камень — он смотрел куда-то сквозь него, и его губы беззвучно шевелились.

Женщина была его полной противоположностью. Невысокая, пышнотелая, она была закутана в цветастую цыганскую шаль, с которой свисали десятки амулетов — от христианских крестов до костей и сушеных трав. Ее волосы, черные как смоль, были заплетены в сложную косу, седеющую у висков. Лицо ее было испещрено морщинами, но глаза… глаза были молодыми, острыми и невероятно уставшими. Она смотрела прямо на камень, и ее рука сжимала амулет в виде глаза, белевшего у нее на ладони.

— Экстрасенсы, — без всяких предисловий бросил Виноградов, все еще находясь под начальным воздействием камня, но его голос на какой-то миг вернул себе резкость. — Ирина Марковна и Серафим. Ваши коллеги по несчастью.

Я коротко кивнула и прошла к свободному креслу у иллюминатора и пристегнулась, глядя на прощание на уходящий в туман родной город.

Последним на борт поднялся широкоплечий мужчина в камуфляже. Дверь закрылась. Двигатели взревели, и самолет покатил по взлетной полосе.

Полет занял несколько часов. Я пыталась медитировать, выстраивая в уме свой щит, повторяя про себя наставления Сенсея. Но это давалось с трудом.

Чужеродная пульсация, которую я впервые ощутила на фотографии, теперь была слышна четче. Она была где-то впереди.

И она ждала.

Нам приказали надеть защитные костюмы и респираторы еще в воздухе. Вид из иллюминатора сменился на унылый, серо-зеленый пейзаж: бесконечные леса, заброшенные поля, изредка — почерневшие остовы зданий. Мы приземлились на посадочной полосе в Чернобыле.

Воздух, даже внутри самолета, показался густым и тяжелым. Выйдя наружу, я почувствовала знакомый, но усиленный в разы холодок аномалии. Он витал повсюду, но источник был один — оттуда, со стороны Припяти.

Нас ждал бронированный УАЗик. Водитель, суровый мужчина с нашивкой «РАДИАЦИОННЫЙ КОНТРОЛЬ», молча указал мне на место. Виноградов сел рядом.

— Объект в пяти километрах отсюда, в одном из разрушенных корпусов института, — коротко проинформировал он, когда мы тронулись. — Зона оцеплена. Уровень радиации в норме, если не считать… собственного излучения объекта. Наши датчики отказывают в непосредственной близости. С чем именно мы имеем дело — покажет ваше… чутье.

Мы ехали по мертвому городу. Пустые глазницы окон, проросшие сквозь асфальт деревья, детская карусель, застывшая на пол-оборота.

Давление аномалии нарастало с каждым метром. Оно было похоже на низкочастотный гул, который ощущаешь не ушами, а всеми клетками тела.

Наконец, мы остановились у полуразрушенного здания из серого бетона. Вокруг него было установлено двойное кольцо оцепления из военных и людей в химзащите. От самого здания веяло таким леденящим холодом, что, казалось, воздух вокруг него должен кристаллизоваться.

— Готовы? — Виноградов посмотрел на меня.

Я глубоко вдохнула, закрыла глаза на секунду и нащупала внутри себя тот самый стержень — свое достоинство, свою волю. Я почувствовала, как вокруг моего сознания с мягким щелчком смыкается невидимый купол. Щит был на месте.

— Готова, — кивнула я и вышла из машины.

Меня провели через кордоны. Солдаты смотрели на меня с нескрываемым любопытством и недоверием.

— Дальше вы идете одна. Вот карта, — мне впихнули в руки какой-то сложенный клочок бумаги.

Но в рукавицах защитного костюма это выглядело так нелепо. Этими перчатками я бы даже не смогла себя почесать, не то, что справиться с листом бумаги. Я вернула карту и пошла внутрь.

Мне не нужны были координаты. Я чувствовала мощь излучения внеземной энергии каждой мурашкой на теле.

Внутри здания царил полумрак. Воздух был пыльным и пах озоном, как после грозы.

Я шла по длинному коридору, и с каждым шагом гул нарастал. Он был уже не просто ощущением — он начинал звучать в ушах, навязчиво и противно.

И тогда я его увидела.

В конце коридора, в бывшем холле, было расчищено пространство. И там, на бетонном полу, лежал ОН.

Камень. Тот самый, с фотографии. Но вживую он был в тысячу раз страшнее. Он был не просто черным. Он был чернотой, поглощающей свет. Его прожилки