Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г - Валерия Корносенко

— Нет, — я уперлась. Чувство самосохранения кричало во мне. — Дальше нельзя. Я чувствую… порог. Если мы переступим, ОН не отпустит.

— Чушь! — его голос прозвучал резко, почти истерично. — Он показывает мне… такие вещи! Возможности! Он не враг, он… инструмент! Нужно только понять, как им пользоваться! Иди!

— Нет!

Виноградов резко развернулся. Его лицо, обычно холодное и собранное, было искажено гримасой одержимости. В его глазах не было ни капли здравого смысла — только фанатичный блеск. Он сунул руку в карман и через мгновение его пальцы сжимали рукоять компактного пистолета. Дуло смотрело прямо на меня.

— Я сказал — иди! — он прошипел, и слюна брызнула из уголка его рта. — Или твои подруги и твой старый учитель очень скоро попадут в поле зрения моих коллег. По самым неприятным статьям. Иди, Котова! Сделай то, зачем тебя сюда привезли! Получи данные!

Я застыла, глядя в черное дуло. Страх сдавил горло. Но странным образом, эта прямая, физическая угроза заставила мой ум проясниться. Камень давил ментально, Виноградов — физически. Я была между молотом и наковальней.

И в этот момент я поняла. Поняла, что идти дальше — значит не просто рискнуть собой. Это значит дать камню то, чего он хочет — близкий контакт с мощным пси-потенциалом. Моим. А возможно, и одержимым разумом Виноградова, который он сможет использовать как проводник.

Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.

Я медленно, очень медленно кивнула.

— Хорошо. Я иду.

Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька — к пламени.

Глава 31

Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа — высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.

… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…

Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.

Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.

— Что ты чувствуешь? — голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. — Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!

Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.

— Он… лжет… — выдохнула я, едва двигая губами. — Он… играет на твоих амбициях…

— Молчи! — он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. — Ты просто не способна понять его величие! Иди!

Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.

И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.

… слаба… твой щит — соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь — то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

— Довольно игр, Котова! — крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. — Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит — тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, — треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

— Убирайся, — прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

— Что ты сделала⁈ — завопил Виноградов.