Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

* * *

Настя сделала шаг вперед. Она стала чуть сбоку от низкой входной двери. Та мерно, чуть слышно поскрипывала, раскачиваемая почти незаметным сквозняком.

— Баю-бай, баю-бай,

Хоть сейчас усыпай,

Неохота усылать,

Хоть сейчас умирай!

В выцветших глазах бабы появился страх. Он придал им жизнь, и впервые за все время взгляд Прасковьи стал живым, человеческим. Черты ее лица дрогнули, уголки губ согнулись. Из горла вырвался то ли плач, то ли стон. Она упала на колени перед Настей. Но та не остановилась и продолжила, чуть слышно шептать слова смертной колыбельной:

— Тятька сделает гробок

Из осиновых досок.

Баба уронила голову и согнулась в низком поклоне. Зашлась с рыданием, так что затряслись высохшие лопатки под рваным платьем.

— Прости, прости меня, Марфочка… прости-и-и-и… бабу глупую…

Настя чуть отошла от нее в сторону. Так, чтобы руки Прасковьи не могли коснуться ее босых ног.

— На погост увезем

И земелькой затрясем.

Грядку луку насадим,

Станем перышка щипать,

Станем тетку поминать…

— Бесы, бесы меня попутали, — Прасковья подняла голову, — это все Михай. Он все… не прокормим, рот лишний, обуза. Он гад такой…

Настя остановилась. На лице стоящей на коленях бабы появилась надежда. Слезы оставили на ее грязном лице две большие полоски, идущие от глаз к подбородку. От этого лицо бабы стало похоже на скоморошью маску. По спине Насти пробежал холодок. Ладошки вмиг вспотели. Отполированный обух заскользил в руках. Настя вытерла одну руку о подол сарафана, потом другую. Перехватила поудобнее топор. Злость стала проходить. А вместе с ней и уверенность. Прасковья, по-прежнему стоящая на коленях, встрепенулась. Выражение ее глаз поменялось. На смену раскаянию и робкой надежде снова появилась ненависть. Лютая. Она еще пряталась под личиной робкой улыбки, но Настя это уже заметила. И когда баба с диким криком бросилась на нее, ее руки не дрогнули, занося топор для удара!

* * *

С пропажей Насти и с бесконечным отсутствием Силина жизнь в большом усадебном доме в Ёгне замерла. Анна вставала поздно, далеко за полдень. Долго ходила неприбранная, в длинной простой рубахе по пустым покоям барской половины. Бледная, сильно похудевшая. Как перешептывалась дворня: встретишь такую ночью — умрешь со страху. После шатаний по дому наскоро ела одна в большой горнице и запиралась в своей светлице. И так день за днем.

На службы в церковь, к исповеди и причастию Анна не ходила. Отец Борис пару раз сам заезжал в Ёгну, но барыня его ни разу не приняла. Сказалась больной. На Медовый Спас в церковь опять не пошла, хотя, на диво всем, встала довольно рано. Велела прибраться, как будто ждала гостей. Палашка, служанка Анны, взбила подушки и поставила их на кровати. Потом еще раз поправила и разгладила покрывало.

— А барин точно скоро возвернется?

Анна перестала расчесывать волосы и удивленно поглядела на нее.

— Откуда?

— Вчерась Антип, холоп боевой барина нашего, воротился. Барин его назад отослал. Этот-то Антип, все говорят, кусты загадил… животом мается, вот барин и приказал ему возвернуться. А жена того Антипа…

— Палашка, — голос Анны звучал жестко, — с чего ты, дура, взяла, что барин вернется?

— Ой, а я-то думала, вы его встречать готовитесь, — Палашка испуганно заморгала, — Антип сказывал, что разбойники эти и нехристьи снова в наших местах объявились. Барин воев сбирает с поисков Настеньки. Всем велел, чтобы в Ёгну шли. Ну и Антип слышал, что барин сам тоже того… домой хочет возвернуться. Я думала, весточку вам дал…

Палашка замолчала. Анна замерла с гребнем в руке.

— Так, Палашка. Думала она! Ты не думай. Тут вот прибери. Потом бабе Маше скажи, чтобы солений принесли и гуся чтобы запекла к ужину. И борщу пусть наварит… посытнее, — Анна перестала говорить, бросила взгляд на Палашку, махнула рукой, — я сама схожу.

Но Палашка уже бросилась к двери.

— Ты куда?

Девка растерянно обернулась на Анну.

— А-а-а… — она согнулась в поклоне, — ой, не дослушала.

— Дура! Здесь все убери.

Анна пошла к выходу. Уже в дверях обернулась.

— В моей светлице не прибирайся.

Убедившись, что Анна ушла, Палашка облегченно вздохнула. Последнее время барыня была сурова и раздражительна без повода. Жаль, что в светлице прибраться не велено. Палашке самой было интересно наводить порядок среди чУдных вещиц, которых было у барыни в избытке. Красивое зеркальце в резной серебряной оправе. Изящные баночки с белилами, румянами и чернью. Тут же стояли сундуки с одеждой. Палашка иногда раскладывала многочисленные рубахи, сарафаны, шубейки, душегрейки и перелинки. Парча, бархат, меха. Но особенно Палашке нравилась одна рубаха. Тонкая, прозрачная и почти невесомая. Ткань ее нежно скользила по коже, приятно щекотала кончики пальцев, так и норовя выскользнуть из рук. Палашка мечтательно закрыла глаза. Вот бы ее надеть! Эх!

Тут Палашка услышала какой-то шум на дворе. Прильнула к окошку. Барыня распекала бабку Машу. Та стояла, согнувшись в поклоне, а потом и вообще бухнулась на колени. Анна гневно топнула ножкой и заспешила в сторону амбаров. Бабка тяжело поднялась и засеменила за ней. Палашка посмотрела вслед уходящей барыни, отошла от окна, бросила взгляд на закрытую дверь барской светлицы. Потом, решившись, быстро подошла к двери и, еще воровато оглядевшись, нырнула внутрь.

Зашла — и обмерла. Внутри был полумрак. Окошко было задернуто занавесками. Но даже в полутьме в глаза Палашки бросился натуральный балаган, который царил в светлице. Пробравшись через кучи валявшейся на полу одежды, Палашка отдернула одну из занавесей. Окно было открыто. Палашка начала его закрывать, как увидела что-то темное на недавно побеленной раме. Провела пальцем, понесла палец к глазам и замерла. Палец был в крови. Палашка огляделась, ничего еще не понимая. Трава под окном была примята и утоптана. Узкая, но заметная стежка уходила вглубь сада. Предчувствуя неладное, Палашка снова отворила окно, как было до этого. Свежий ветер, принесенный сквозняком, бросил ей волосы на глаза. Она быстро убрала их. Потом молча, стараясь не шуметь, отодвинулась было от окна. На подоконнике ей на глаза попался небольшой отпечаток. Маленький, похожий на след детской ладошки. Уже потемневший, смазанный и нечеткий.

И вот тут Палашке стало по-настоящему страшно. Ей немедля вспомнился давешний разговор с теткой Глашей о пропавшей недавно дочке соседки. О малом с хутора, которого уже неделю никто не видел. Губы девки затряслись, на глазах тут же навернулись слезы, но Палашка быстро взяла себя в руки. Нужно было уйти. Быстро и незаметно. Сейчас же. Она снова двинулась к окну, но от вида кровавых следов ее замутило.