Охота на Ктулху - Татьяна Зимина

Надо было давно забить. И просто БЫТЬ тем, кем хочется, а не мечтать об этом.

И я изменился.

Мешают эмоции? Отключим их, не будем пользоваться. Остановим сердце, перестанем дышать — и мы ничего не будем чувствовать. Ведь так проще. Так можно жить очень и очень долго… Захар бы меня понял.

Собственно, он-то и послужил примером для подражания: вечно молодой, вечно пьяный…

Но сейчас, лёжа с переломанным хребтом и порванным лёгким, я ОТЧАЯННО захотел вернуть то, от чего отказался: свои чувства.

Решил, что если я хочу стать человеком, то сделаю это прямо сейчас.

И я не перестал дышать. Не приглушил зверскую боль, не остановил сердце. Ведь быть человеком, в основном, довольно хреново.

И суперсила каждой отдельной личности в том, чтобы жить, несмотря на этот непреложный факт.

Нависнув надо мной, Сказочник широко улыбнулся — зубы в его рту изменились, стали острей, их сделалось больше.

— Ну же, Отец, — проговорил он слегка шепеляво. — Ты доволен Своим Сыном?

На моих губах вздулся пузырь.

— А ведь я только сейчас понял, — присев надо мной на корточки, он разразился гулким ухающим смехом. — Мы — новая Троица! Ты, Анна и Я…

Его причиндалы болтались прямо около моего лица. Он был гол: тонкая ткань хирургической пижамы осыпалась хлопьями при метаморфозе.

И вот теперь я был вынужден смотреть на эти отвратительные причиндалы и нюхать его вонь…

Страшно напрягшись, сконцентрировавшись только на этом движении, я пошевелил одной рукой. А затем поднял её и изо всех сил сжал пальцы на его мерзких тестикулах.

Тварь издала пронзительный, на грани переносимости, визг. А потом дёрнулась, пытаясь освободиться — с чувством самосохранения у неё было так себе…

Но я держал крепко, и продолжал сжимать руку, вкладывая в это усилие всё, что у меня ещё оставалось.

Согласен: картинка неаппетитная. Да и способ победить, мягко говоря, ниже пояса.

Но играть в благородство я не собирался: цель ещё не достигнута.

Настоящий Сказочник на свободе: уверен, не этот горе-экспериментатор был мозгом всего проекта.

Почувствовав, что вторая рука тоже вполне мне подчиняется, я потянулся к шее Сказочника и сломал её. Но сломал так хитро, что Тварь, недавно бывшая человеком, осталась жива.

Аспид обмяк, шмякнулся на меня — шевелить он мог лишь глазами. Я столкнул его и поднялся.

Больно было адски — особенно, когда я снимал себя с длинной иззубренной щепы, проткнувшей грудную клетку почти насквозь. Но кровь Владыки делала своё дело: несмотря на физические муки, я восстанавливался.

Аспид валялся в густой траве. Сейчас он походил на гигантскую белёсую личинку, не вызывая ничего, кроме омерзения.

Раздавить ногой, размазать склизкую тварь — вполне закономерное желание, как по мне.

Но очень скоро он восстановится — также, как и я. А ко второму раунду я всё-таки не готов…

Оставив его в траве, я побрёл к разбитому корпусу госпиталя.

Влез в него через дыру и через минуту вылез, неся в одной руке объёмистую кювету для сбора образцов, а в другой — одноразовый скальпель.

О том, что я там видел, я старался не думать. Все эти вольеры…

Когда я вновь подошел к Аспиду, тот уже начал понемногу шевелиться: сучил ногами, рыл, вырывая пучки травы, пальцами землю, пытался встать.

Я не дал ему такой возможности.

Присел рядом, показал скальпель — я хотел увидеть панику в его глазах, а потом перерезал горло.

И подставил под струю кювету.

Когда она наполнилась, я окончательно отделил голову Аспида от тела и забросил её далеко в сельву.

Вряд ли он сможет регенерировать после декапутации…

Потом я отошел подальше, встал на ровное место и вылил кровь из кюветы себе на голову.

Аспид говорил: надо чётко представлять, куда хочешь попасть.

Лучше всего я представлял комнату допросов в Идлибе.

Но сейчас мне это никак не могло помочь, поэтому я сосредоточился на зале Клуба.

Я стал представлять стойку бара, с лебедиными шеями пивных кранов и шеренгами хрустально-прозрачных кружек. Антигону с её рыжей тугой гулей на макушке. Высокие модерновые стулья с другой стороны…

Не скажу, что я заметил САМ переход: просто вдруг понял, что уже не надо ничего представлять, потому что реальный клуб вокруг меня.

А в следующий миг раздался грохот выстрелов, меня пронзило то ли восемь, то ли девять пуль и я рухнул на пол.

Сознание помутилось, я стал проваливаться прямо в пол, в котором открылся глубокий колодец…

Я силился что-то сказать, предупредить, попросить, чтобы меня не отправляли обратно на остров, потому что я не Тварь, я человек…

Не знаю, сколько я провёл в отключке, но пришел в себя от ведра ледяной воды, выплеснутой прямо в лицо.

Вздохнул, закашлялся, сел, чтобы удобнее было отплёвываться… И увидел вокруг родные озабоченные лица.

— Ну вы, блин, даёте, — это я вместо приветствия.

— А что ты хотел, архангел мой? — Алекс протянул руку, помогая мне подняться. — Поставь себя на наше место: сидим, никому не мешаем, и вдруг… — он взмахнул руками.

— Посреди зала открывается портал и из него выходит… — продолжил отец Прохор.

— Тварь, — закончил Семёныч. — Вся в кровище, и глаза желтым горят.

— У нас было оружие и оно было заряжено, — пожал плечами сэр Фрэнсис. — Что нам ещё оставалось делать?

Я посмотрел на Алекса.

— Сбылась давняя ваша мечта, шеф. Всадить в меня весь барабан.

— Вообще-то я не стрелял, — Алекс ехидно усмехнулся и откинул полу пиджака, за которой была видна рукоятка его любимого револьвера — он так и остался в кобуре. — Но остальных предупредить не успел, уж извини.

— Реакция есть — дети будут, — изрёк чудо-отрок бородатую шутку.

Обстановка разрядилась, все расслабились.

Я оглядел себя.

М-да. Выражение «краше в гроб кладут» ко мне как-то даже и не подходит: слишком приличное. А у меня на уме одни маты.

— Где Маша?

Алекс с Семёнычем неуверенно переглянулись. Я почувствовал себя нехорошо.

Чтоб вы понимали: я был весь в крови, и своей, и Аспида. Недавно у меня был сломан позвоночник. Ещё во мне сидело около десятка пуль: я чувствовал, как они шевелятся, потому что ткани,