Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов

Заволновалось море… затрепыхалось… скорее даже затрепетало. В кои-то веки император явил свою власть на таком высоком уровне. По этому вопросу даже шептаться старались осторожно, помня о Дубельте и его проницательности.

А уж как преобразилась либеральная общественность.

О-о-о…

На многих этих крикунов стало приятно посмотреть. Два плюс два они сложили неплохо. И казнь Меншикова легко соотнесли с достаточно многочисленными кадровыми перестановками. Тихими.

Порою даже слишком тихими…

Леонтий Васильевич Дубельт работал осторожно. При полной и всемерной поддержке министра внутренних дел. Персон, которые слишком замарались в сотрудничестве с англичанами, сначала осторожно убирали с должностей. А потом, чуть выдержав, начинали «разматывать». Благо что доносов хватало. И Дубельт отлично представлял, где именно и что конкретно эти «прекрасные люди» воровали.

Впрочем, волны не поднималось.

Большинство по-настоящему и не трогали, ограничиваясь отставками. Порой даже с почетом. А вот дальше… Сидели тихо в своем мышином углу? Не отсвечивали? Ставили свечку за здравие государя-императора? Ну и ладно. Серьезно приходили лишь к тем, кто не понял и не осознал с первого намека…

— Александр Максимович, ознакомьтесь вот с этим, — протянул Николай Павлович небольшую брошюрку Княжевичу.

— Что сие?

— Проект одного небезызвестного вам молодого человека. Я бы сказал прожект, если бы этот штабс-ротмистр не достигал своих целей даже тогда, когда они кажутся невозможными.

— Вы имеете в виду Льва Николаевича Толстого? — поинтересовался с мягкой улыбкой Штиглиц.

— Именно, Александр Людвигович. Именно его.

— Никогда в своей жизни не встречал человека, который смог бы выбить из англичан денег. Справедливости ради надо заметить, что это делал не совсем он. Но…

— Да, я уже имел удовольствие читать письмо от моей августейшей сестры.

— Она просила вернуть деньги? — осторожно поинтересовался Штиглиц.

— Она сообщила, что отдала под суд бывшего посланника Великобритании. Его осудили за покушение на убийство, что в их праве приравнивается к убийству. Суд пэров приговорил Джона Блумфилда к изгнанию навечно с территории Британской империи. Шамиля же, как исполнителя его заказа, осудили к смертной казни через расстрел в случае, с приведением его исполнения сразу, как он окажется в юрисдикции англичан[4].

— Щедро, — не сдержавшись, нервно и в чем-то даже глумливо усмехнулся Штиглиц, впрочем, почти сразу взял себя в руки.

— Меня это так разозлило, что Карл Васильевич меня несколько часов кряду уговаривал не отправлять графа в Лондон своим посланником. — задумчиво произнес император и хмыкнул. — Быть может, это ужасно, но… мне просто из какого-то детского любопытства хотелось узнать, что он там устроит.

— Войну, — робко произнес Княжевич.

— Да, возможно. Потому и не стал так поступать. Впрочем, вернемся к его проекту. Александр Максимович, не сочтите за великий труд и прочтите нам эту брошюрку вслух. Там немного. Буквально несколько листов. Заодно и я освежу в памяти, и Александр Людвигович ознакомится.

Так и поступили…

Лев в этой брошюрке предлагал создать в России двухконтурное денежное обращение. Прямо по канону XX века. Слышал и читал в свое время. Даже обсуждать приходилось в кругу друзей, сталкиваясь с диаметрально противоположными взглядами. Но в целом — ему самому идеи эти показались очень здравыми, если их правильно применять.

Вот он и попытался все донести системно.

Первый контур в России и так уже имелся. Это кредитные билеты, обеспеченные золотой и серебряной монетой. Его Лев предлагал оставить как есть. По факту. Чтобы не провоцировать лишние потрясения и тревоги населения.

Второй же контур он предлагал ввести в довесок, а не противопоставляя.

Выбрать десяток самых авторитетных заводчиков, имена которых имеют наибольший вес, и с их помощью учредить общество с каким-нибудь красивым названием. Ну и начать выпускать векселя этого общества. Разрешив ими официально производить расчеты между внутренними производителями и совершать уплату налогов с пошлинами. А чтобы заинтересовать этим инструментом, поставить на векселя небольшой, чисто символический ежегодный процент. Ну и по налогам сделав дисконт процентов в десять…

— Очень похоже на ассигнации, от которых мы совсем недавно отказались, — заметил Штиглиц, когда Александр Максимович закончил читать.

— Ассигнации можно было использовать для розничной торговли, — возразил Княжевич, — и вывозить за пределы России. А тут — нет. Как вы понимаете, это очень сильно сдержит инфляцию.

— Нельзя, не значит, что не будут. Впрочем, я соглашусь, сдерживать горячечные порывы этих гуляк станет многократно проще. Да и едва ли у дворян окажутся в больших количествах эти векселя. Они скорее зерно станут продавать за кредитные рубли или звонкую монету. Иначе как они потом в Париж поедут или купят французское вино?

— В этом, конечно, немалая сложность… да… Как заводчикам закупать еду на такие векселя, если ее не будут продавать?

— Почему не будут? — удивился Штиглиц. — Будут. Ограниченно, но будут. А вообще, тут пока не попробуешь — не поймешь.

— Риски… репутационные риски… — покачал головой император.

— Николай Павлович, — осторожно и даже робко произнес Княжевич. — Так ведь риски все на тех учредителей переносятся.

— Даже не на них, а на управляющего, — возразил Штиглиц. — Всегда его можно сделать виновным во всем. Учредители тут пострадают только если все очень быстро испортится. А годиков пять — десять покрутится уже их и не вспомнят.

— Думаете?

— Уверен.

— Тогда мне это все очень нравится, — весьма неуверенным тоном произнес министр финансов. — Мы можем начать ассигнования, то есть, выделение векселей под всякие рода производственные цели, не опасаясь повредить бюджету.

— А сборы налогов? — хмуро спросил император. — Меня волнуют в первую очередь они.

— Государь, — осторожно начал Штиглиц. — Лев Николаевич предлагает начать массовое строительство железных дорог с узкой колеей, да в один путь. Чтобы максимально быстро охватить наибольшие площади России.

— Мечты… — отмахнулся император.

— Вы знаете, сколько сил и средств тратят помещики, чтобы довести выращенное ими зерно до рынков сбыта? — спросил директор Госбанка.

— Примерно сопоставимые с годовыми поступлениями в казну, — ответил за императора Княжевич. — Но это никак не монетизируется.

— Вот именно! Вот именно! — заметил Штиглиц. — Помещики просто берут своих крепостных и бесплатно их гоняют извозом за их собственный счет по шесть-семь недель в году. Все это время крепостные могли бы и своими делами заниматься, увеличивая прибыток. Если