Одержимый - Ли Бардуго

для панини. Тернер убеждал себя – это неплохой способ уйти, но не мог отделаться от мысли, что отец умер в одиночестве в комнате, полной устаревших машин, – в конце концов вышел из строя, как и все они.

Тернер вырулил с парковки и помчался в сторону Кенсингтон-стрит.

– Как думаешь действовать?

Карм откусил большой кусок сэндвича.

– Давай спустимся на Элм-стрит, проедем мимо автомастерской. А там сориентируемся. – Он быстро взглянул на Тернера и усмехнулся, не замечая, что испачкал подбородок. – Сегодня грозовая тучка возьмет выходной?

– Да-да, – со смехом подтвердил Тернер.

Тернер всегда был угрюмым и в присутствии посторонних старался следить за собой и не сильно хмуриться. Если люди слишком часто нарывались на его мрачное настроение, то начинали вести себя уклончиво, не приглашали выпить пива и не звали на помощь, когда требовался еще один человек, а это могло сильно навредить карьере. Так что Тернер старался улыбаться, не замыкаться в себе и по возможности облегчать жизнь окружающим. Но сегодня, проснувшись, ощутил некую давящую тяжесть в груди, покалывание в затылке, предчувствие, что близится что-то плохое. Дерьмовая погода и слабый кофе не помогли поднять настроение.

С самого детства Тернер чуял приближение неприятностей. Он легко мог распознать людей, работавших под прикрытием, и всегда знал, когда за угол вот-вот завернет патрульная машина. Друзья считали это странным, отец же говорил, что подобные умения лишь выдают в нем прирожденного детектива, и Тернеру нравилась эта мысль. Он не особо дружил со спортом или с рисованием, зато чувствовал людей и понимал, на что они способны. Тернер знал, когда кто-то болен, словно мог вычислить болезнь по запаху, и понимал, если ему лгут, – просто ощущал необъяснимое покалывание в затылке, призывавшее обратить внимание, и привык прислушиваться к этому чувству. Стоило проявить дружелюбие и не выставлять напоказ темную часть души, как люди к нему тянулись, так что Тернер мог заставить маму, брата, друзей или даже учителей сказать немного больше, чем те намеревались, – и заранее готовился к чувству стыда на лицах собеседников, появлявшемуся после осознания, как много они наговорили. Тернер научился не выказывать излишнего сочувствия или интереса, позволяя им убедить себя, что нет причин смущаться и тем более его избегать. Никто из них даже не подозревал, что Тернер помнил каждое сказанное слово.

В полиции его прозвали Прекрасным принцем. Свидетели и информаторы считали – все дело во внешности, не понимая, что обаяние, заставлявшее какого-нибудь преступника рассказывать о маме, собаке или оказанной только что вышедшему из тюрьмы другу услуге, точно так же срабатывало на коллегах, спокойно трепавшихся о собственной жизни и проблемах из-за выстрелов в Джеронимо.

Покалывание в затылке обычно возникало перед телефонным звонком, несущим плохие новости, или перед стуком в дверь, когда по ту сторону находился кто-то опасный. Однако, начав работать в полиции, Тернер вечно находился в состоянии повышенной готовности, как будто только и ждал, что вот-вот случится нечто плохое. И не знал, как отличить подобную паранойю от настоящей тревоги.

– Только еще не хватало, – бросила мать, когда он сообщил, что поступает в академию. – Как будто без этого мало тревог. – Ей хотелось, чтобы сын стал адвокатом, врачом, да хоть гробовщиком, черт возьми, но не полицейским.

Друзья только посмеялись. Но Тернер всегда был среди них «белой вороной», приличным мальчиком, старостой.

– Надзиратель, – как-то заявил ему брат. – Что бы ты ни говорил, тебе нравится вся эта фигня насчет значка и пистолета.

Тернер так не думал – по большей части. Он много рассуждал об изменении системы изнутри, о желании стать силой добра, и в самом деле в это верил. Он любил семью и друзей, хотел быть их мечом и защитником, старался убедить себя, что справится.

Начальство академии видело в нем шанс повысить свою статистику – в их стенах училось довольно много «цветных», и все вели себя наилучшим образом. Впрочем, все менялось, когда он надевал форму. Тогда начиналось извечное противостояние своих и чужих, и всякий раз, пересекая невидимую черту между работой и собственным окружением, Тернер чувствовал страх. Когда он стал детективом, все только ухудшилось, и его постоянным спутником стало некое необъяснимое предчувствие, не доказанное, но и не опровергнутое.

Он в самом деле повидал много плохого, но твердо вознамерился не сдаваться. «Это долгая игра», – твердил себе Тернер в ответ на грубые притеснения. Нужно просто пережить неприятную работу, и тогда он сумеет сделать отличную карьеру, подняться на вершину, откуда в самом деле сможет увидеть, что необходимо изменить, и отыскать для этого средства. Тернер знал – ему вполне по силам стать легендой, как Большой Карм, и даже лучше, стоит только запастись терпением. Дерьмо в ботинках? Ничего, он наступит прямо в него и под смех коллег пройдет по раздевалке, делая вид, что ничего не заметил. Проститутка на капоте его машины, которую заставили задрать платье и трахнуть полицейскую дубинку? Он посмеется вместе со всеми, начнет подбадривать и делать вид, что наслаждается зрелищем. Тернер будет играть до тех пор, пока им не надоест. Он поклялся себе в этом.

Все окупилось, когда коллега Кармайкла ушел на пенсию и Тернер занял его место. Большой Карм постарался. Хотелось верить – все дело в том, что Тернер хорошо справлялся с обязанностями, в самом деле был отличным детективом, или просто Карм уважал его амбиции. Возможно, здесь имелась доля правды, но Тернер также понимал, что Карм стремился выставить напоказ свою дружбу с чернокожим. Кармайкл старел, скоро на пенсию, однако послужной список оказался не безупречен. Имелась в его досье некая сомнительная перестрелка – с вооруженным парнишкой, практически ребенком, да и подозреваемые пару раз жаловались на грубое обращение. Все уже в прошлом, но, если не проявлять осторожность, что-то до сих пор может аукнуться. Тернер стал его прикрытием. И радовался свалившейся удаче. Если служба бок о бок с Кармайклом поможет продвинуться по карьерной лестнице, что ж – Тернер с удовольствием сыграет роль темнокожего щита.

Тернер остановил машину неподалеку от нужного дома.

– Ты уверен, что наводка реальная? – хмуро спросил он.

– Думаешь, осведомитель решил надо мной подшутить?

Тернер кивнул в сторону захудалого здания, перед которым в грязи валялись опрокинутые мусорные баки, на подъездной дорожке лежал снег, а крыльцо усеивали рекламные листовки.

– Похоже на незаконное заселение.

– Черт, – бросил Кармайкл.

Порой, когда из здания требовалось выкурить тех, кто обитал там, не имея никакого права, осведомители привлекали полицию. Здесь же, судя по внешнему виду, явно никто не жил. Или, по крайней мере, не платил за аренду.

Дождь