Арестантка: Путь на Броссар - Нина Вайшен

В последних моих словах звучало столько надежды, что её бы хватило на пару колоний. Я умом понимал, что это какие-то старые чувства, совершенно детские. Но после всех злоключений я просто не мог быть неискренним.

— Конечно, нет, — отстранённо сказал отец. — Как ты себе это представляешь?

— Андромаха не оставит тебя в покое, — ответил я, и мой голос, в отличие от его, дрожал. — Тебе лучше остаться с нами.

— Да не говори ты вздор! — он в первый раз за всё время сказал громче обычного. — Твоё место, возможно и здесь, рядом с Альдо, а я точно не смогу терпеть этого унижения.

— Какое унижение, отец? — я даже рассердился. — Они тоже люди, пусть и уже другие. Им нелегко пришлось, они пережили столько лишений, и нельзя обвинять их в том, что у них такие нравы.

— Я не об этом, — отец снова сказал добродушно-спокойным тоном. — Просто я не смогу находиться рядом с этим… человеком.

— С кем? С Альдо? — вдруг понял я. — Дело в прошлом мамы?

— Если бы только в прошлом… — тон его был мягким, а ладони крепко до белых костяшек сжимали ножны-трость. — Мне не очень хочется об этом говорить.

— О, как всегда. Я, видимо, такой никчёмный сын, что ты даже говорить со мной не хочешь, — от охватившего меня горького отчаяния хотелось кричать, но я сумел совладать с собой.

— Ты совсем не никчёмный, — сказал отец, покрутив в руках трость. — Просто эта тема скабрезная… не хочется её касаться.

— Ну и что? Я хочу, чтобы ты хоть раз в жизни был со мной честным и объяснил. Пожалуйста. Знаю, что я перед тобой виноват…

— Она меня презирала, — вдруг сказал он, и его лицо скорчилось в гримасе душевной боли.

— Кто?

— Елена. Она вышла за меня из-за денег. Обворовывала меня, посылая деньги ему. Я узнал это после её смерти.

Я решительно не понимал ничего. Но чувствовал, как к горлу подкатывает ком.

— Кому посылала?

— Альдо Санчесу. Тайно спонсировала революционное движение на Альфа Центавра. За что и была убита, — он говорил это взвинченно, глядя на сталь катаны, которую обнажил, сняв ножны.

— Может, она просто хотела помочь людям? — моё сердце стучало так сильно, что я чувствовал боль в груди. — Она была очень добрая.

— Возможно. Но Елена продолжала любить его, я видел переписки… А ещё она встречалась с ним незадолго до того… — он отвернулся и замолчал.

В моей голове вдруг всё встало на места, и он мог даже не договаривать. На мгновение от стыда мне даже захотелось, чтобы коробочка с бомбой в моём кармане взорвалась прямо сейчас.

— Так вот в чем дело… — я опустил взгляд вниз, перевёл дыхание. — А ты делал тест?

— Ну сделай я этот тест, и ты, например, оказываешься не моим сыном, — пусть я в это время пялился в пол, чувствовал на себе его терпкий взгляд. — Мне бы нужно было вышвырнуть тебя в детский дом в четырнадцать лет? Отправить в приют в колонии…

Я шокированно поглядел на отца.

— Но я же тебя растил, играл с тобой в прятки в нашем саду. Помнишь, как ты спрятался на яблоне?

— И стряхнул на тебя весь урожай? — я улыбнулся, хотя мне было очень больно.

— Я тогда почувствовал себя Ньютоном помноженным на три, — отец нервно рассмеялся. — Ты был мне дорог, всё равно. Поэтому я не стал расставлять точки над и.

Я не знал, что ответить. Но что тут сказать? Сходства с Альдо у меня не было вообще. Хотя он же спрашивал мою дату рождения. Значит, у него в голове тоже была эта мысль. Чудовищно отвратительно. На языке осел вкус испорченной рыбы.

Отец сомневался, что я его сын? Поэтому так холодно вел себя со мной? А я идиот так старался хоть где-то заслужить его уважение. Ненавидел эти гребанные катаны. Но каждый день после школы оставался на тренировки. Я злился. Злился на маму, на Альдо, на отца. И на себя почему-то тоже.

— Да… я не ожидал такого, — только и смог выговорить я.

— Я предупреждал, что это скабрезно, — отец спрятал катану в ножны. — Ну если уж я начал, то должен тебе ещё кое-что сказать.

Он дождался, пока наши взгляды встретятся.

— Елена будто готовила тебя для чего-то… Она так следила за твоим нравственным воспитанием, даже лучше, чем в общем Империи. Может, она хотела, чтобы ты возглавил восстание?

Сейчас смотреть ему в глаза было ещё тяжелее, чем раньше. Мучила не только моя собственная вина, но и возможная вина матери… А в глазах отца плескалось сожаление. Отец жалел, что рассказал. Что сделал мне больно этим знанием?

— Мы не узнаем никогда, — тихо сказал я.

Хотел было произнести ещё что-то примирительное, но глухой голос донёсся из рубки:

— Сэр, вас вызывают с Тореадора.

— Меня? — переспросил я.

— Вы Трой Этнинс?

— Да…

— Значит, вас.

Я вошёл в рубку и увидел на экране связи Принс. Тот кошмар, сказанный отцом, вдруг отошёл на задний план. Моя девочка. Её тёмные глаза блестели от радости, она покусывала губу в своей обаятельно-детской манере. Мы несколько секунд молчали, и я просто любовался ею. Неужели, мы увиделись? И хотя прошло всего два дня, казалось, что — вечность. Безнадёжная холодная вечность. А теперь я словно оживал.

— Классный халат… — сказала она, прервав затянувшуюся тишину. Её голос искрился радостью, звенел неприкрытой, искренней любовью, и мне было чудовищно приятно. Меня от этих её простых слов чуть не разорвало на миллион кусочков. Какое же это счастье, когда кто-то настолько рад тебя видеть. И этот кто-то твоя любимая женщина.

Я даже обернулся на отца, понимая, что наверняка всем видно, как я оплавился и сладко смутился. Возможно, отцу могло быть противно, что я испытываю такое к арестантке, к девушке с колоний. Но он улыбнулся мне, возможно, мягче, чем когда-либо за последние десять лет.

— Одолжил в лаборатории, всегда в тайне мечтал стать учёным, — улыбаясь, медленно произнёс я, хотя, конечно, хотелось сказать другое. Но только наедине, и так уже много свидетелей того, что должно быть только нашим таинством. — Сантьяго ранен.

Я увидел позади Принс Альдо, и невольно мой романтический настрой угас. Мы с ним совсем не похожи. Вообще нет. Как отцу могла прийти в голову такая глупость? Альдо типичный испанец, только глаза серые. А я…

— Доктор Тардис ему поможет, — сказала Принс, и мне тоже казалось, что она хотела сказать другое, но не говорила. Зато я читал это в её глазах.