Сказания о мононоке - Анастасия Гор

вряд ли. Даже если бы Кёко сделала так, всё равно не было ни единого шанса, что Аояги успеет её настичь, когда до Камиуры несколько недель пути. Значит, она была здесь всё это время… Но объясняться Аояги, конечно же, не собиралась. Вместо этого она повторила, моргая этими своими кукольными глазами:

– Ива. Ива.

– Исчезни! – выдохнула Кёко, но вовсе не потому, что злилась, а потому что из-за угла тэнсю нарастал железный лязг, какой способны издавать лишь самурайские доспехи. Аояги тут же сложила рот в аккуратное «О», словно удивилась приказу Кёко, но действительно исчезла – раз! – и всё. На протянутую ладонь Кёко лёг крупный нежно-розовый лепесток, бархатный и тёплый на ощупь, словно чужая кожа.

– Ты что тут делаешь, болтливая девка? Тебе кто тэнсю покидать разрешил?!

К тому моменту, как Кёко с кряхтением и продолжавшим колотиться сердцем встала на ноги, немного отряхнулась и сунула лепесток в рукав изрядно потрёпанного кимоно, к ней вышел каро, неся под мышкой шлем. Он так скривился при виде неё, будто она стояла перед ним не в ссадинах, а в навозе.

– Где твой учитель? И… Что с твоим кимоно и волосами? Ты по деревьям лазала, что ли? Ох, и куст сирени разрыла!

– А? – Кёко растерянно глянула на этот самый куст у неё в ногах, действительно поломанный и действительно с ямой у корней, необычно узкой и глубокой, присыпанной сверху клочками травы, которые смело её падением. – Ох, ну, ветви, может, и я сломала… Но я точно ничего не рыла!

– А ну в башню бегом!

И он загнал её назад, как сбежавшего из клетки зверька, подталкивая в спину тупой стороной меча. Благо, Кёко только это сейчас и было нужно – вернуться поскорее в безопасное укрытие и к Страннику. Напоследок она глянула на крышу, но, разумеется, никого там не увидела – ни кошек с разноцветными глазами, ни мононоке, укутанных в серебряное кимоно. Только ряды окон, среди которых уже было невозможно найти ни то, из которого она выпала, ни то, в каком слышала разговор госпожи Акане. Кёко всё ещё было холодно – где-то там, внутри, от ужаса и близости к смерти в шёлковом её облачении. Неужели ей придётся сталкиваться с этим чувством всю жизнь, коль она решила быть оммёдзи?

Кёко не знала, как переживать страх или избавляться от него. Всё, что она знала наверняка, – это что ей немедленно нужен Странник.

– Кошка, госпожа Акане, мононоке, Аояги! – выпалила Кёко одно за другим, когда наконец-то его нашла, и почему-то не в чайной зале, где они договорились встретиться и отужинать, а на втором этаже, где располагались сплошь маленькие комнатушки для слуг. Перед одной из них, с закрытой и необычно узкой дверью, на коленях Странник и сидел. В одной руке он держал мешочек соли, в другой – красные бобы. И то и другое Странник насыпал вдоль порожка по очереди широкой линией, пока Кёко, взмыленная и запыхавшаяся, не появилась на горизонте и не принялась верещать.

– Что это значит? – нахмурился Странник, убирая мешочки, отряхивая руки и выпрямляясь. – Ты без меня в идзакая пить саке ходила?

– Я всех, кого перечислила, встретила одного за другим сегодня!

– В смысле завела себе в замке новых друзей? Отрадно слышать!

– Да нет же! – Кёко вздохнула глубоко, начиная закипать. – Я была наверху, опрашивала самураев, как ты велел, и остановилась возле окна, чтобы кое-какие пометки сделать… А затем меня вытолкнул из него бесхвостый кот! Я чуть не разбилась! Побежала за ним по крыше, и там, за окном, оказалась госпожа Акане. Она, гхм, с каким-то мужчиной любви предавалась… Не знаю, кто он, не смогла узнать. Потом вдруг появился мононоке, наложил на меня какие-то чары, что я с места сдвинуться не смогла, и схватил за горло. Вот почему все жертвы, которых поутру находили, на животе лежали! Он всегда нападает сзади! Он бы и меня задушил, если бы я заклятие на саму себя не наложила. Использовала офуда без рук, прямо как ты, представляешь? И заклятие тоже сама выдумала, несколько слов поменяла наоборот и… Ах да. Потом Аояги появилась и подхватила меня. Видимо, от самого особняка следовала за нами. Немудрено, что я вечно, как в лес ни погляжу, иву розовую вижу! Ой, а где моя дощечка?..

– М-да, точно пила, – изрёк Странник многозначительно, дослушав весь её беспорядочный сумбур до конца, и наклонился. – Дыхни-ка.

Кёко закатила глаза, но послушно дыхнула.

«Дзинь-дзинь!» – сказал что-то витражный мотылёк с нарисованным лицом и трещинкой поперёк крыла, запорхав над его плечом. Он будто бы тоже принюхивался.

– Хм, нет, не пила. – Странник повёл перед недовольным лицом Кёко носом. – Выходит, на самом деле всё это с тобой приключилось. В таком случае странно, что ты ещё жива.

Особой радости в его словах не прозвучало, и Кёко вопросительно приподняла правую бровь. Взглянув на мешочек с солью, который Странник сунул в рукав кимоно, и на бобы, она следом глянула на дверь, а затем – на витражного мотылька, усевшегося ему на воротник.

– Откуда он здесь, если короба нет?

– Цукумогами, – усмехнулся Странник. – Повезло, что они такие своенравные. В коробе их долго не удержишь. Сами откроют, если нужно.

– А что насчёт даймё? Ты уже поговорил с ним или с господином Рео?

– Нет и нет. Господин Рео к пиршеству готовится, а даймё, сказали, нездоровится после очередной мази…

– А чем ты тогда тут занимаешься?

Кёко с любопытством кивнула на полосу бобов и соли.

– Ловушку делал, – ответил Странник небрежно и отмахнулся, как всегда не захотев объяснять. – Так что там с котами и скелетами?

Витражный мотылёк отцепился от его воротника и подлетел, прежде чем продолжить свою службу и унестись вперёд по коридору. Кёко же принялась рассказывать Страннику всё, что с ней случилось, во всех деталях, которые ещё были свежи у неё в голове, как бесчисленные царапины на её избитом и ноющем теле под кимоно. То ли по мере того, как он рассматривал её и замечал потёртости, то ли по мере её рассказа, вечно смеющееся лицо Странника, выкрашенное кумадори, становилось всё серьёзнее. Таинственная дверь с рассыпанной на порожке солью и красными бобами окончательно утратила для него интерес.

– Идём.

Велев Кёко не останавливаться и продолжать говорить, он взял её за руку и повёл куда-то. Не сбиться при этом с мысли оказалось тем ещё испытанием: на ощупь когти Странника оказались совсем не острыми, когда сжались вокруг её ладошки. Оказывается, Кёко всё ещё бил озноб: она поняла это, только