Полюс Доброты - Мила Бачурова

— Я ведь слышу, как ты из-за Эрика терзаешься, — не глядя на Кирилла, ровным голосом продолжил Джек. — Как его загубил, чтобы меня спасти.

Кирилл отвел глаза.

— Думаешь, раз я молчу, то и не догнал ни фига? Самому, как вспомню, выть охота. Боец с меня, конечно, лучше, чем с Эрика — да только вряд ли ты об этом думал, когда по веревке палил. Ты меня спасал. Не бойца — меня! А не Эрика. Хотя у него — семья, дочки. Не то, что я — пугало без огорода. Подох бы, так и плакать некому.

— Неправда!

— Да правда! Сам знаешь, что правда. Я не жалуюсь, бункерный. Жил неприкаянным и помру таким же. А помирать буду — к тебе ныть не приду, не надейся. Только вот нельзя мне помирать! Теперь уже, после того как Эрик погиб, нельзя! Несправедливо, понимаешь? Если уж сберегла судьба — так неспроста, поди? Для чего-то я нужен, не просто же так небо копчу? В общем, ты что хочешь делай, а пароход почини.

— Бр-р-р. — Кирилл потряс головой. — Связи пока не улавливаю, но, допустим, починю. Дальше-то что? По морям ходить — целая наука, называется навигация. Ты хоть представляешь, что такое море? Не здесь, на земле, а там? — Кирилл махнул рукой в горизонт. — Кругом бескрайняя вода, берегов не видно, ориентиров ноль! Откуда ты будешь знать, в какую сторону двигаться?

— Дак, не дурной поди, компас возьму. Делов-то.

— Сомневаюсь, что это поможет.

— А тебя вообще, хлебом не корми — дай посомневаться. Море и море, подумаешь! Та же лужа, только шире.

Кирилл невольно улыбнулся.

— Да зачем его переплывать? Что там, по-твоему, за морем такого, чего здесь нет?

— А я откуда знаю? Я же не был. А там, может, коровы на рогах ходят или щель у баб поперек. Не пойдешь, так не узнаешь.

Кирилл покачал головой:

— Жека... Ты никогда не повзрослеешь.

— А мне не больно и хотелось. Вон сколько вас, взрослых да умных, дай хоть мне дураком побыть.

— Вообще, может, ты и прав, — помолчав, задумчиво проговорил Кирилл. — Если бы Магеллан или Васко да Гама в свое время на берегу сидели...

— Какой Васька? — деловито уточнил Джек. — С Вязников?

— Нет. Это мореплаватель такой был.

— До того как все случилось?

— Угу, примерно. Семьсот лет назад.

— Ну, во! — обрадовался Джек. — А ты говоришь, потонем! Если Васька твой не потонул, так мы-то с хрена? Поди, не хуже него плаваем.

— Ладно, — засмеялся Кирилл, — сюда дошли, так и до Новороссийска доберемся.

— Вот! Другое дело. И вообще... Бункерный. — Джек вдруг резко посерьёзнел. Сел, глядя в сторону поселка.

Кирилл насторожился, посмотрел туда же:

— Чего?

— Глянь, жена хозяйская идет в одном халате — из бани, поди. Трусы надела, как думаешь?

Олеся. Ростов-на-Дону. 1076 км. от Бункера

Лошадей пришлось вывести на луг. Понятно было, что оставлять их в стойлах привязанными, без людского присмотра, означает загубить.

«Мы вернемся, — похлопав каурую любимицу Звездочку по холке, мысленно пообещала Олеся, —держитесь, миленькие».

Уходила с луга, не оборачиваясь. Она никогда не оборачивалась. Вчера со всего маху воткнула в доску нож, обозначив, что девятая неделя опостылевшего пребывания на берегу Дона закончилась.

Доску девять недель назад выдрала из столешницы — красующаяся посреди стола надпись мало способствовала хорошему настроению. Образовавшуюся прореху Олеся заколотила другой доской, а эту приспособила под календарь.

Вчера она забросила «календарь» за поленницу в приюте. Чужаки внимания не обратят, а свои, если вдруг появятся, поймут и сколько времени она ждала, и куда подевалась. Джек уж точно поймет, что означает след от ножа, вонзенного в доску едва ли не на всю толщину.

Олеся ждала два месяца — ровно столько, сколько договорились. Ждала каждую ночь, до последней. Спала вполглаза, рюкзак неизменно держала собранным — чтобы не терять времени, если уходить придется быстро. Аборигены за эти месяцы посетили приют лишь однажды. К тому времени Олеся уже достаточно поправилась, чтобы обосноваться вместе с лошадьми в другом доме. Врасплох ее не застали, приближение чужаков Олеся почувствовала. Увела с луга пасущихся там лошадей, загнала в уцелевший ангар, который давно присмотрела среди развалин. А сама затаилась неподалеку от приюта и выжидала.

Чужаков было двое — девчонка лет шестнадцати и пацан помладше. Они причалили к берегу на лодке. Вытащили ее и отнесли в небольшой сарай возле приюта. Сарай был заперт на проржавевший висячий замок и выглядел так, словно к нему не прикасались со дня катастрофы — Олесе в голову не пришло туда заглядывать. Из обрывков фраз, которыми обменивались девушка и парень, пока тащили лодку, Олеся мало что поняла. А потом они скрылись в приюте и больше не показывались. Днем Олеся не спала — следила за приютом, заняв наблюдательный пункт на чердаке дома напротив. Но мучилась, как оказалось, напрасно — аборигены, судя по всему, спокойно легли спать. А вечером, чуть стемнело, ушли.

Олеся на всякий случай выждала еще сутки. Потом сбила с сарая замок, вытащила лодку и спрятала в том же ангаре, куда отводила лошадей. Пусть аборигены, когда вернутся, думают что угодно — а лодка может пригодиться. С тех пор прошел месяц. Аборигены больше не появлялись, а лодка действительно пригодилась.

Олеся положила на дно рюкзак, оттолкнулась от берега стареньким веслом, отшлифованном в месте хвата до блеска. Уселась на скамеечку, закрепила весла в уключинах и опустила в воду. Лодка тронулась. Поселок, в котором провела девять долгих недель, начал отдаляться.

Если бы Олесю спросили, что она сейчас чувствует, вряд ли смогла бы ответить, не привыкла копаться в себе. Может, потому и к Джеку привязалась, что с ним не нужно было разговаривать — и так все понимал.

Она не пыталась гадать, что произошло с отрядом. Было бы все в порядке — уже бы вернулись, это знала точно. А раз не вернулись, значит, надо идти на поиски. Карта есть, нога