Вопреки всему. Том 2 - Владимир Александрович Сухинин

– Однако! – проговорил удивленный директор. – Я и не знал, что вы такой талантливый. Эта песня контингенту зайдет, а что есть еще?

Я спел еще две песни и сообщил, что имею в репертуаре много песен как лирических, так и шансон – модный теперь вид музыки.

– Очень хорошо, – потер руки Левинсон. – Когда можете приступить к работе?

– Уже сегодня, только официально. Мне нужна официальная работа, Адам Ефимович, официальная зарплата.

– Конечно, конечно, ставка у нас небольшая, но чаевые от довольных клиентов хорошие. Жду вас сегодня к пяти, в шесть вечера начало музыкальной части. Вы будете в этом костюме?

– А что, надо иметь сценический?

– М-м-м, я вам выдам костюм, у меня есть неплохие комплекты для музыкантов. Цыганский наряд вам будет очень к лицу. Еще парик наденем.

– Я могу и цыганские песни петь, – добавил я.

– Вообще замечательно, купите трудовую книжку… Не надо, – махнул он рукой. – У меня есть чистый бланк, я его заполню, а вы напишете заявление о приеме на работу. Сегодняшним числом я вас, Виктор Владимирович, и оформлю. – Он повеселел и оживился. – Пойдемте, оформим наши трудовые отношения.

До пяти дня я успел сходить на вещевой рынок. Прикупил простой одежды на каждый день: джинсы, футболки, майки, кроссовки, джинсовую куртку, – и повесил в шкаф. Сходил в милицию, уведомил о прибытии инспектора по профилактике, и там меня уже ждали. Участковый постарался. Поставили на учет и позвонили в паспортный стол, что был этажом выше. Там меня приняли без проблем, вежливо. Хоть и откинувшийся зек, но как бы свой. Внизу в закутке я сфотографировался на паспорт, подождал и заполнил бланк заявления на получение паспорта, передал коробку конфет и бутылку шампанского женщине, что оформляла мои документы.

– Где думаете работать? – игриво строя глазки, спросила она.

– Я уже работаю, устроился музыкантом в ресторан «Чайка».

– Да вы что, как быстро… Прописку оставить по прежнему месту жительства?

– Да, но я не знаю, выписан я или нет, мы с женой разведены. – Женщина кивнула и, понизив голос, сообщила:

– Я ускорю выдачу паспорта. Приходите послезавтра, после обеда. А по поводу прописки не беспокойтесь – вы имеете право восстановиться по прежнему месту жительства. Вы получили квартиру, состоя в браке?

– Да. – Я улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй.

– Приду послушать ваши песни, Виктор Владимирович, – проворковала она. А я ушел, удовлетворенный тем, что за день успел сделать столько дел.

Вечером, сидя в подсобке, я наблюдал, как ресторан постепенно наполнялся людьми. Здесь собирались те, кто не знал нужды в деньгах. Среди них выделялись привлекательные девушки с ярким макияжем, чей возраст было трудно определить. Некоторые из них казались совсем юными, почти детьми, но в их глазах читалась опытность, свойственная жрицам любви.

Рядом с ними сидели молодые мужчины спортивного телосложения в кожаных куртках. Их бритые головы и дерзкие манеры привлекали внимание. Они громко разговаривали, энергично жестикулировали и не стеснялись курить прямо в зале. Время от времени они отпускали шутки в адрес официанток, которые, смеясь, лениво отмахивались, словно эти слова были для них привычным делом. Другие мужчины были в малиновых пиджаках, словно тропические попугаи. С надменными лицами и выпирающими животами.

«Новый мир, новые хозяева жизни», – подумалось мне. Похоже, что водоворот переменчивой жизни поднял всю пену и грязь со дна. Как пелось в старом гимне: кто был никем, тот стал всем. А мне надо было приспосабливаться к этому миру. Я вновь почувствовал раздвоенность внутри себя. Зашевелился Ирридар. Он с жадным любопытством смотрел на людей в ресторане, и ему вроде нравился этот расклад. Но у меня внутри этот новый мир вызывал отвращение и горечь от бессилия что-либо изменить.

Когда вечер уже окутал ресторан своим опьяняющим покрывалом, а людские сердца затрепетали в ритме беспробудного веселья, я, по знаку Левинсона, преобразился в цыганский образ. Длинный черный парик скрывал мои черты, а наряд, украшенный золотыми нитями и яркими узорами, добавлял мне загадочности. С гитарой в руках я шагнул на сцену, окинул взглядом зал, где царила атмосфера непринужденности и пьяного веселья. Новые хозяева мира еще не приобрели светский лоск, они, как хищники, осваивали его, деля на охотничьи угодья.

За одним из столиков расположилась компания: четыре налысо бритых парня в кожаных куртках и три сильно размалеванных девушки в коротких юбочках. Их взгляды, полные любопытства и легкого опьянения, устремились на меня. Я ощутил, как воздух наполнился ожиданием, словно перед началом волшебного действа.

– Смотри, Колян, – весело произнес один из парней, – новый кент нарисовался. Вылитый цыган. Давай, братишка, сбацай нам что-нибудь.

Я начал петь и играть то медленное, то быстрое музыкальное произведение, пары выходили и танцевали. Потом был перерыв, играл магнитофон, и зал заполняла зарубежная музыка.

– Теперь будешь петь по заказу, – учил меня опытный Адам Ефимович, – народ готов платить.

Я вновь вышел петь, и ко мне подошел толстяк. Сально смотря маленькими глазками, он сказал: «Давай что-нибудь такое, наше, бродяга», – и сунул мне пятидолларовую купюру. Я спел «Печаль-тоска», и всем зашло. Стали подходить другие мужчины, совать деньги и заказывать музыку. Что-то я знал, что-то не знал. После второго перерыва к девяти часам вечера случилась драка. Но вышибалы, крепкие парни, выволокли драчунов на улицу. Парни, что сидели напротив, позвали меня к себе за стол, Левинсон и тут предупредил: «Не отказывайся, если будут приглашать к себе, но пей в меру. Если откажешь братве, обидишь их». Я не отказался, сел и через официантку заказал шампанское. Девушки радостно захлопали в ладоши.

– А что ты заказываешь? – пьяно шевеля губами, спросил парень. – Мы что, не можем тебя угостить? Я плачу. Ты кто такой, откуда?

– Только что откинулся, – ответил я.

– Да? За что сидел?

– За шпионаж.

– Шутишь?

– Не шучу, двенадцать лет отмотал.

– Где сидел?

– В Нижнем Тагиле. «Красная Утка», слышал?

– Так это красная зона?

– А что это меняет? – спросил я.

– Ничего, – поддержал меня парень. Я с ним выпил фужер шампанского.

– Спой, цыган, что-нибудь душевное, спой, прошу, – попросил меня другой парень.

– Могу про маму, – ответил я.

– Давай, – он сунул мне в руку двадцать долларов, я встал и спел «Маму».

Посередине песни в зале установилась тишина, а затем мне под ноги полетели купюры… Еще на зоне я узнал, что всякого рода бандиты и убийцы грубы, но чрезвычайно сентиментальны. Я затронул их скрытую от всех струнку любви к матери, и их проняло.

После закрытия ресторана я собрал выручку и пошел к Левинсону.

– Ну что, – директор посмотрел на меня с довольным