Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

— Савка! — Филимон вскочил и руками замахал. — Ходь сюды! Да двигайтесь, кому говорю… во, с ребятками познакомлю. Хорошие ребятки.

Хорошие.

Только чужие напрочь.

Кажется, зря я на планы грешил, потому что рабоче-пролетарского в Филимоновых знакомцах было мало больше, чем в моей дорогой сестрице.

— Это вот Савелий. Да садись, садись… товарищи, двигайтесь, — про «товарищей» он сказал шёпотом, но с выражением. И на меня зыркнул, мол, понял ли намёк. — В тесноте, как говорится… а это Метелька. На него не глядите, ещё тот пустобрёх…

Товарищей было трое.

Девица скучающего вида, совсем юный парнишка, чьи светлые волосы поднимались над головой этаким одуванчиком и хмурый усатый мужик, которого, кажется, больше интересовало содержимое его кружки, чем то, что происходит вокруг.

Вот только взглядом он нас одарил быстрым и цепким. И парня, вскочившего было, осадил.

— Доброго вечера, — сказал я, втискиваясь меж пареньком и Филимоном. А вот Метельке досталось место подле девицы.

— Доброго! — этакой оказии Метелька очень даже обрадовался. — Теперь уж точно доброго!

— А это Светлана, Симеон и Светлый.

Они нарочно так подбирали, на одну букву? Скорее всего. Имена наверняка не настоящие.

Как и костюмы.

Да, с виду дешёвые, вот только платье у девицы по фигуре скроено. А на ногах Симеона сапожки яловые, почти новые. И пиджачишко, пусть и простенький, да из шерстяного сукна.

В этом я уж разбираться начал.

Из кармана вон цепочка часов выглядывает. Не золотая, но тут и часы сами по себе экзотика, а уж чтоб карманные и на цепочки — и вовсе редкостная редкость.

— Пива? — Филимон снова подскакивает, и вот его как раз усатый не пытается удержать.

— Квасу, — говорю. И Метелька, подавивши вздох, присоединяется.

— И мне.

— И пожрать бы чего, — поддерживаю, потому как жрать хочется снова. Я вытаскиваю рубль. — Себе тоже возьми…

— Отрадно видеть, — голос у юноши ломкий. — Что хоть кто-то не поддаётся искушению и осознанно предпочитает сохранять ясный ум. Алкоголь губит народ…

И замолчал.

Я тоже заговаривать не спешил. Принюхивался. Пахло от юноши хорошо, чистотой.

Руки у него тоже белые.

А девица вовсе в перчатках. Сидит, потупившись, но нас с Метелькою разглядывает с интересом.

— Щи с потрошками! И пироги ныне, — Филимошка вернулся с тремя кружками. Себе он, видно не проникнувшись речами о вреде алкоголя, взял пива, которое отпил спешно, точно опасаясь, что заберут. — Ух… разбавил, скотина этакая!

Воды и в квас плеснули, и потому хлебный вкус его отдавал кислотой.

— Филимон рассказывал, что вы недавно устроились на фабрику? — подал голос Светлый.

— Ага, — ответил Метелька, квасу пригубив. — Второй месяц как… теперь, небось, погонят.

— Чего?

— А… начальство ныне приезжало.

— Большое?

— Больше некуда, — вклиниваюсь в разговор. — Сам хозяин. В смысле, Воротынцев. Младший. С ним управляющий новый.

— Вот по роже видать — ещё та паскудина, — Метелька ткнул Филимона в бок. — А пироги где? Сказал, чтоб принесли? А то у меня кишки на хребет налипли уже.

И в животе его заурчало.

— У нас аккурат машину остановить пришлось. Камень, — я говорю неспешно, стараясь не слишком глазеть на товарищей. Интересно, натуральные идейники или провокаторы полицейские? Вторых нынешним временем едва ли не больше, чем реальных революционеров. — Этот и придрался.

— Ага, мол, мотору заглушили, отчего простой.

— А зачем глушили?

— Покладено так, — Метелька снова квасу хлебанул. — Потому как если просто ступор поставить, рычажком, тогда сорвать может.

— В системе давление нестабильно. Если прыгнет, то аварийный клапан не выдержит, — продолжаю я. — И выдаст поток в основное русло. Валы крутанёт, тогда и всё, поминай, как звали. А отключение заслонку на входящем рукаве ставит. Её уже выбросом не подвинуть.

— Вы неплохо соображаете.

— Приходится.

— И речь правильная, — товарищ Светлый щурится. — А управляющий, стало быть, не согласен? Отчего же?

— Так если машину отключать, то давление внутри падает. И потом, чтоб его нагнать, нужно время. Машина работает медленно. И есть риск не выполнить норму.

Мы с Метелькой сегодня едва-едва добрали. А Митрич ничего не сказал. Вчера б ещё прошёлся, обозвав безрукими захребетниками, а сегодня только вздохнул и взгляд отвёл.

— Если так-то многие просто стопорят, чтоб потом недоработки не случилось. Прыгает-то в системе не так и часто…

— Однако для вашего управляющего важнее получить прибыль, чем сохранить здоровье рабочим? — поинтересовалась девица.

— Я… вправду за пирогами, а то чегой-то долго, — Филимон вылез.

— Для любого управляющего, — пожимаю плечами. — Собственная прибыль важнее чужого здоровья. И не только для управляющего. Вот даже для вас пять рублей в кошельке будут ближе и роднее, чем вон…

Я окинул корчму взглядом.

— Здоровье того алкаша…

Мужик ещё держался. Он сидел, покачиваясь, взглядом упёршись в опустевший штоф, явно не способный сообразить, куда подевалось его содержимое и надо ли добавлять.

— Цинично.

— Правдиво.

Я допил квас.

— А не обидно? — товарищ Светлый щурился совершенно по-кошачьи и усы его топорщились, и в глазах, янтарно-жёлтых, мне виделся интерес. — Вы трудитесь. Производите… что вы, к слову, производите?

— Сырьё для дальнейшей переработки, как я понимаю.

— Вот… а выгоду с этого имеет фабрикант. Разве справедливо? Вы вкладываетесь своим трудом и здоровьем. А он?

— А он уже вложился. Деньгами. Фабрикой.

И про здоровье он зря. Нормальное производство организовать — тут никакого здоровья мало не будет.

— Не стану спорить. Но если и так, он вложился ведь не по собственной доброте, но из желания заработать.

— А рабочие ходят исключительно потому, что больше заняться нечем?

Метелька на меня косится.

Нет, он и сам сообразил, что за товарищи у Филимона, но во взгляде мне видится недоумение. Я ж вроде как хотел в революцию.

Хотел.

И хочу.

Не столько в революцию, сколько связи их нужны и в целом понимание внутренней кухни.

— Вы правы, — Светлый позволяет себе улыбку и лёгким незаметным вроде бы жестом успокаивает Симеона. Тот аж покраснел то ли от обиды, то ли от распирающего его желания доказать, сколь сильно я ошибаюсь.

Зацепил, стало быть.

—