Полдень XXI век, 2009 № 8 - Андрей Нариманович Измайлов

— Анжела, мне неприятны ваши намеки.

— Простите. Не хотела вас задеть. Но такие мысли у вас были, верно? Страх, что вас сочтут за извращенца; неуверенность в своих силах; боязнь, что вы не поймете ребенка, а он вас...

— Все гораздо проще, — я невольно улыбнулся. — В детстве я мечтал, чтобы меня забрали. Из комнаты с шестью кроватями, от тусклых ламп, от чувства голода на пятом уроке... Я не ждал виноградных рек и кокосовых берегов. Закуток за ширмой, кружка чая на кухне и кто-то, кто обнимет и выслушает, — только и всего.

— Последнее важнее, — серьезно сказала Анжела. — Но времена-то изменились. Теперь никто не живет в комнатах на шесть человек. Удобные помещения, компьютер и электронный счет у каждого ребенка, поездки за границу... вы ведь это и хотели ему дать, верно?

— И это тоже. Ему было бы с кем поговорить каждый вечер; уже немало. Нет у меня отцовского инстинкта. Есть желание приютить, сберечь, защитить. Нереализованная любовь. Одиночество, в конце концов. Но сейчас... — я обвел рукой зал. — Сейчас, как видите, это не имеет значения.

— А что имеет? — спросила Анжела. — Перед смертью? Любовь, ошибки, преступления? Вы когда-нибудь любили, Родион? Ошибались — так, чтобы было больно всю жизнь?

— Я... да. Была одна девушка...

— И вы ее бросили?

— В каком-то смысле, — я глянул за окно. — Тогда тоже была осень. Мороз, лужи замерзали, а она носила старые туфли, купленные еще к выпускному. Денег не было совсем, стипендия кончалась через две недели. Мы подрабатывали репетиторством, но это так... копейки.

— Только не говорите, что она ушла к богатому бизнесмену, — разочарованно протянула Анжела.

— Она ушла к богатому бизнесмену, — послушно повторил я. — Но уже потом, два года спустя; это не важно. А тогда мне очень хотелось купить ей теплые ботинки. И... когда друзья зазвали меня в донорский центр при клинике искусственного оплодотворения, я не стал отказываться.

— И сдавали вы, разумеется, не кровь.

— Еще бы. Тогда программа «Я сама» только начиналась, доноров не хватало. Платили столько, что хватило и на обед, и на ужин... и на меховые полусапожки Юлькиного размера, — я глубоко вздохнул. — Боги, какой же я был идиот... как Юлька плакала. А потом собралась и ушла. Вмиг.

— Так это она вас бросила? Из-за, — Анжела улыбнулась, — «ребенка от другой женщины»? Но как же она вас не простила, Родион? Из-за одной ошибки...

— Это не ошибка, это ребенок, — ответил я резче, чем намеревался. — Живой, как я или вы. И я уже не могу повлиять на его судьбу.

Мы помолчали.

— Ведь как все началось, — вздохнула Анжела. — Защита детства, алименты, закрепление за ребенком площади в квартире... Полвека назад шикали на любого, кто посмел бы произнести: «обуза». А разводов все больше, а отцов, не отказавшихся от детей, все меньше... А когда догнали Америку, за отцами пошли и мамочки, и тут уже государству пришлось постараться, а то жили бы сегодня в Твери одни китайцы.

— Вы всерьез полагаете, что детям лучше в устроенном приюте, чем с нелюбящими, но родителями?

Анжела улыбнулась.

— Нас ведь еще мало, Родион. И многих усыновляют. Не из-под палки — сами, вот что ценно. Я все-таки верю в будущее. Вот только мама за мной так и не пришла...

— Будущее, — я не сдержал усмешки, вспомнив голографическую версию старого фильма. — Космические корабли бороздят просторы Большого театра...

— Да бросьте, кому он нужен, этот космос? — устало ответила Анжела. — Вот библиотекарь наша бывшая теперь в итальянском пансионе живет — это да. А так уже пятьдесят лет все то же. Раньше наушников из ушей не вынимали, теперь под кожу пуговки зашивают. Ноутбуки из моды не выходят до сих пор. Если бы еще детей не бросали...

— Зачем вы здесь? — тихо спросил я.

— Юрка. Он так просил... Его младшего брата определили в другой интернат. Если бы все пошло как надо, я бы тогда усыновила их двоих, но куда мне теперь, с желтым-то штампом... — Анжела невесело усмехнулась. — Вот, вырядилась. Уборщиц, слава богу, отпечатки пальцев сдавать не просят, а в базы меня добрые люди добавили. Выкрутилась бы, забрала бы пацаненка... только вот.

Я покосился на радужный пропуск. И впрямь как настоящий...

— Такие дела, — совсем по-женски заключила она и вздохнула, подложив ладонь под щеку.

Я устало посмотрел на нее. Боги, как не хочется задавать этот вопрос...

— Вы уверены, что не поступите с ним, как с Юрой? Когда он немного подрастет?

Молчание.

— Уверены?

Анжела встала.

— И долго нас будет держать в неведении родное правительство? — громко спросила она. — Когда кино смотреть будем?

— Истерика... — обреченно выдохнул кто-то.

— На себя посмотри, — не оборачиваясь, бросила она. — Кому мы нужны, неудачники? А? Вы вслушайтесь, в одежки свои вслушайтесь! Хоть кому-нибудь из вас, дуралеев, звонили?

— Мой муж спит до полудня...

— У меня бесшумный вызов...

— Кому звонить, мы все здесь!

— А у меня телефона нету, — тихо сказал Саша.

То, что мне вызов пришел бы прямо в пуговку, я не стал уточнять.

— Убьют — и не заметит никто,—Анжела уверенно повернулась к нам, скрестив руки на груди. — Если только важной шишке на голову арматурина не сверзится. Замять дело проще простого. Взрыв? Несчастный случай, строительные работы. Чем не легенда? Никому мы не нужны!

— И что вы предлагаете? — Виктор, скосив голову, наблюдал за ней.

— В сеть выходите! Журналистам пишите, видеоролики выкладывайте, там, я не знаю, у нас интервью берите! Пропадем ведь ни за понюх табаку!

— Вы помните прошлую олимпиаду?—очень спокойно спросил Виктор. — Футболистов, девятнадцатилетних ребят, у которых на чемпионате останавливалось сердце? Как вы думаете, их родители писали в сеть?

— Престиж России важнее, — пробормотала Светлана. — Раньше с гранатой бежали на танк, теперь со светлой улыбкой закатывают рукав. Я не кощунствую... просто в сознании людей так и есть. Я сама так думала. Если бы меня не коснулось...

Экран на стене неожиданно осветился.

— Мне стоило немалого труда организовать вам прямую трансляцию, — заговорил знакомый седоватый человек на