Самайн у ведьмы пограничья - Уоллис Кинни

Его голос едва слышен, но сила сказанного проникает в самое сердце.

Нерушимая клятва.

Я бы пошла против своей магии, если бы после такого обещания отказала ему в убежище.

– Минутку, – неохотно смиряюсь я, закрываю дверь и бегу к плите за солонкой из оливкового дерева. Возвращаюсь назад и рассыпаю полоску крупной соли поперек входа. Еще один завет матери: «Линия соли не даст злу войти в дом. Если же она прервется, человек пришел с дурными намерениями».

Вновь открываю дверь и вижу смущенное, но веселое лицо Мэтью.

– Предупреждаю сразу: малейший подвох – и я наложу проклятие, которое будет преследовать твоих детей и детей твоих детей следующие двести лет, – говорю я, отступая с пути. Ему не нужно знать, насколько пуста эта угроза. Я даже жабе не смогла бы наколдовать бородавки.

Он смеется и поднимает раскрытые ладони, пересекая мой порог.

– Я не кусаю руки, которые меня кормят.

Деревянный пол скрипит под его промокшими ботинками, но линия соли остается нетронутой. Мои плечи слегка расслабляются, и я закрываю дверь, отрезая от нас шум бури.

Мэтью стоит в прихожей и осматривает мой коттедж. Его взгляд перескакивает с пылающего очага на чуть продавленный диван, покрытый толстыми вязаными одеялами, и сушеные травы, свисающие с потолка.

– А тут уютно, – замечает он, рассматривая вязанные крючком украшения и венок на кухонном окне, пока сам расстегивает серое шерстяное пальто. – Ты здорово обустроилась.

– В том и была задумка, – бормочу я.

Так странно видеть его здесь. В последний раз, когда мы вместе стояли в этой комнате, тут были просто пыльные руины. Я рассказала Мэтью, как пряталась здесь от семьи. Как проводила здесь бесчисленные дни после того, как отец заболел лейкемией. Как заброшенные стены стали моим спасением от объятого горем поместья после его смерти. Миранда и Селеста ненавидели коттедж, верили, что в нем обитает призрак давно умершего смотрителя, – я сама пустила этот слух, чтобы прогнать их от своего убежища. Коттедж даже в разрушенном состоянии был местом, которое я любила больше всего на свете. Местом, куда меня всегда тянуло. Это был мой дом.

Все это я вывалила Мэтью. Он смотрел на меня с таким интересом, заботой и пониманием, что я поверила, будто встретила настоящего друга. В тот момент казалось, нас связывает общее желание обрести чувство принадлежности чему-то, чувство дома. Но теперь думаю, он просто расценил мои одиночество и уязвимость как слабость и с удовольствием подыграл, чтобы заморочить мне голову.

Мэтью изящно перекидывает пальто через руку. На нем темные брюки и свитер глубокого темно-синего цвета с V-образным вырезом, из-под которого выглядывают манжеты и ворот нежно-голубой рубашки. А он стал выше. Чем дольше я смотрю на него, тем больше места он, кажется, занимает. Мэтью ухмыляется, заметив мой взгляд.

– Давай повешу, – предлагаю я, кивая на пальто.

– Спасибо.

Оно промокшее насквозь и тяжелое. На мгновение наши руки соприкасаются. Я вздрагиваю, пытаясь скрыть, как у меня от волнения трясутся пальцы. Кожа Мэтью необычайно теплая, хотя он только что с улицы.

– Хочешь чего-нибудь поесть? – спрашиваю я, пристраивая его пальто на вешалку возле двери. К счастью, мой голос не так дрожит, как руки.

– Да, спасибо.

Он с облегчением улыбается, глядя на остатки ужина, все еще стоящие на плите. Я убираю метлу со стола и приглашаю Мэтью сесть.

Собираю в тарелку остатки еды и ставлю ее перед ним вместе с вилкой и салфеткой цвета зеленого шалфея. Мерлин заинтересованно запрыгивает туда же, но я подхватываю его на руки.

– Что-нибудь еще? – спрашиваю я, слишком крепко держа кота, и заставляю себя посмотреть на Мэтью.

Ужасно хочется сбежать и забаррикадироваться в своей комнате. Колдун Тихоокеанских врат. Более того, наследник ковена. С детства я слушала ужасные истории о запретной магии, которую практикуют на другом побережье, а теперь принимаю второго по рангу члена этого общества за своим обеденным столом. Пять минут назад я дремала у огня. Как это все вообще произошло?

– Передай соль, пожалуйста, – отвечает Мэтью. – Если не возражаешь, желательно не ту, что валялась у тебя на пороге.

Старательно не смотрю в сторону двери. Хотя бы не сразу. Мерлин пользуется моим замешательством, чтобы улизнуть из объятий.

– Думаю, еда тебе понравится и так.

Я пытаюсь говорить строго, но в голосе остается мягкость: она никогда не уходит совсем, даже когда злюсь.

– Как скажешь.

Мэтью с усмешкой берет немного пасты и моцареллы на вилку и отправляет в рот.

Выражение его лица мгновенно меняется. Теперь мой черед ухмыльнуться. Пусть блюдо успело остыть, оно производит впечатление. Мэтью определенно испытывает целую гамму чувств. Первоначальное удивление сменяется восхищенным изумлением, а то, в свою очередь, порождает благожелательное любопытство. Однако за всем этим в его глазах сияют отголоски печали. Отзвуки моего горя, должно быть, выплеснулись в блюдо, пока я его готовила.

– Ого, – выдыхает Мэтью и набирает уже побольше.

– Все еще хочешь соли?

Ему хватает совести изобразить пристыженность.

– Все ведьмы Атлантического ключа так готовят?

– Только те, кого наставляла Сибил Гудвин, – честно отвечаю я.

Мэтью сует в рот еще кусочек и откидывается на стуле.

– Никогда не забуду, как меня кормили здесь, в Ипсвиче. В вашем доме толклись, наверное, три дюжины ведьм и колдунов; каждый рвался выступить первым. Затишье наступало лишь во время еды. Даже техасцы ели у твоей матери с рук.

– Помню.

Мы подавали чилаут чили с умиротворяющими булочками: пришлось изменить меню, когда прибыл темпераментный Южный ковен. Извели весь чили в кладовке, но нужного эффекта добились. Ну или так мне сказали. Я лично увидеть результат не успела, меня прогнали из дома. Прогнали из-за Мэтью, напомнила я себе, не желая проникаться к нему симпатией. После моего проступка мама отослала нас с Селестой из особняка на несколько дней. У Миранды был медовый месяц, и она пропустила всю драму. Мы жили на ферме Беннетов, где за нами присматривала Ребекка, развлекали пятилетнюю Джинни простенькой магией и гаданием на Таро. Когда же нам разрешили вернуться, прочие ковены уже уехали нести возмездие «Мичиганской шестерке».

– После первого ужина отец запретил мне притрагиваться к блюдам твоей матери, – смеется Мэтью.

– Умно с его стороны, – замечаю я.

Он ухмыляется и продолжает есть. Такое доверие удивительно. Может, Мэтью не понимает, как тщательно мать наставляла меня в кухонной магии. Сегодняшняя паста, конечно, подвоха в себе не таит, но он же об этом не знает.

– Мне было очень жаль услышать о ее кончине в июле, – говорит Мэтью, встречая мой взгляд.

Однако его искренности я не верю. Наверное, в нем все еще говорит моя печаль, случайно попавшая в блюдо. Я отворачиваюсь и начинаю протирать полки чистой тряпкой, а сама то и дело сглатываю образующийся в горле комок. Мэтью тему не развивает. Следующие несколько минут тишину нарушает лишь скрежет вилки по тарелке.

Наконец Мэтью расправляется с едой, и я убираю посуду, то и дело поглядывая на него краем глаза. Он – совершенно инородное тело в моем идеальном доме, но его убрать тряпкой не получится.

– Итак, Мэтью Сайфер… – начинаю я, когда чистить и мыть больше нечего.

– Да, Геката Гудвин? – переспрашивает он и терпеливо ждет продолжения.

– Кейт, пожалуйста, – поправляю я.

– Хорошо, Кейт, – улыбается он.

– Что колдун Тихоокеанских врат забыл в Ипсвиче? Пришел всполошить женщин Атлантического ключа? Или только меня?

– На самом деле не за этим. Хотя я бы соврал, если бы сказал, будто мне не хотелось бы вас всполошить, – это так легко сделать.

Я сердито фыркаю. Однако он прав. Мы та еще беспокойная компания.

– Как думаешь, мое появление заметят? – спрашивает он.

– Если увидят, разговоров будет на весь ковен, – киваю я.

– Ну, мне определенно придется выйти на улицу. Значит, нам надо потерпеть, пока я здесь.

Я хмурюсь: что еще за «нам»? Он так говорит, будто я стала на его сторону, просто дав ему убежище на ночь.

– Ты так и не сказал, зачем пришел.

– Точно. Не сказал, –