Пионер. Том III - Клим Ветров

Как будто услышав, оратор резко закончил: «…земля пухом!» Оркестр завопил снова, фальшивя ещё отчаяннее. Тромбонист уронил ноты; листы, подхваченные ветром весело заплясали по снегу.

— Пошли, — толкнул Миха. Мы начали пробираться к гробам, расталкивая плачущих старух и застывших, как памятники, мужиков.

Стас в гробу казался спящим. Волосы аккуратно уложены гелем, губы подкрашены бледно-розовой помадой — гримёр постарался. Но синева под глазами уже проступила сквозь грим, не оставляя никакого сомнения что смотришь на труп.

«Подняв» глаза, я встретился взглядом с укутанной в чёрный платок женщиной, матерью Стаса. Ещё молодая, лет сорока, или около того, она так пристально смотрела на меня, что мне стало не по себе, и я отвернулся.

Женщина же, наклонившись вперёд над гробом, прошептала, словно выплюнула,

— Ненавижу… — и уже громче добавила — Тварь! Это ты во всем виноват! Чтоб ты сдох!

Моими нервами можно гвозди забивать, но тут пробрало. Да, я прекрасно понимал что не будь меня, Стас бы здесь не лежал. Но заботило меня это мало. Не он, так другой кто-нибудь. Так я рассуждал. Сейчас же, стоя рядом с гробом, всё воспринималось иначе. Я даже ответить что-то хотел, повиниться вроде, но тут внезапно кто-то толкнул меня в спину.

Машинально шагнув в сторону, я стал оборачиваться, но толчок повторился — сильнее, целенаправленнее.

— Мих?..

«Не может быть!»

Третий толчок.

Я полетел вниз, в зияющую пасть свежей могилы. Успел увидеть вспышку — ослепительно-белую, грохот оглушил, выбив из лёгких воздух. Тело ударилось о мерзлую землю, и тут же наступила тишина.

— Гей!.. Ти там не вбився? Чого мовчишь? — по подвалу скользнул луч света, и я, подыгрывая, тихонько промычал не своим голосом.

— Ногу злома, здается… стать не можу… — и для пущего эффекта пошевелил лежащим сверху трупом.

— Ось ти балбес! Нахрина полиз?

— М-мм… Боляче-то як… — снова простонал я, но судя по наступившей тишине, во второй раз получилось не очень убедительно. Вообще, по-украински я зразумию, нахватался, но, видать, акцент не тот подобрал.

— Олексий? Леха? — встревоженно позвал немец, тут же отпрянув от окна.

Я затаился, очень надеясь что пронесёт.

— Шо мовчишь? Гранату кину! — пригрозили сверху.

— Ну? Вважаю до трих! Раз!

Сбросив с себя мертвого Олексия-Леху, я снял с подсумка эф-ку, выдернул чеку, и на счёт три, бросил её в окно.

Рвануло сразу, и очень близко, похоже что попал прямо в немца. Расстояние-то плевое, поэтому мне тоже не сладко пришлось, как сопля в навоз влип, так покойный батя говаривал.

Закашлявшись, отполз в угол, хотел Лехой-мертвецом накрыться, но даже через шум в ушах услышал противное жужжание, и больше ничего не успел.

Очнулся от холода. Зубы стучали, попытка пошевелиться обернулась волной боли — голова гудела, как рассерженный улей.

«Где я?» Темнота. Руки нащупали землю — холодная, липкая, пахнущая снегом. Ещё запах… Бензин? Горелая плоть? Или это моя куртка тлеет?

Стерев с лица перемешанную со снегом грязь, с трудом поднялся. Над головой серое небо. Память возвращалась обрывками: похороны, Лёха в гробу, чей-то знакомый силуэт за спиной… Тот самый, что видел перед взрывом.

— Кто?.. Как?.. — прошипел я, скребя ногтями мерзлый грунт. Вспомнил про нож за голенищем, достал, и вырубая ступеньки, бормотал сам себе «Раз… два… держись, сука…»

Выбравшись, застыл в оцепенении.

Поляна смерти. Повсюду раскиданные тела. Кто-то еще шевелится, кто-то уже нет. Женщина в разорванном пальто ползет куда-то в сторону. Оркестрант лежит, навалившись на сломанную трубу, чиновник, тот самый что «толкал» речь, валяется ничком возле дороги, старуха с окровавленным лицом пытается встать, но не может, падая на стылую землю. Чуть в стороне перевернутый гроб Стаса, огляделся, гроба с Лехой нигде нет.

— Бомба… в гробу… — понял я, сопоставляя увиденное.

Человек десять «двести», если не больше. Раненых десятка два. Те кому повезло, убежали к автобусам, здесь только мертвые и те кто не может передвигаться.

Взяв себя в руки, поковылял к женщине в разорванном пальто. Она что-то сказала, но я не слышал, слух пока не вернулся. Попросил ее лечь набок.

Осколки в спину, с десяток точно. Нехорошее ранение, куски ткани с пальто попали в рану, неизвестно чем кончится.

— Встать сможете? — прокричал, и показывая на уши, объяснил что не слышу.

Женщина мотнула головой.

Попытался поднять её, но не вышло, сам толком на ногах не стоял, ещё и стошнило.

Внезапно вспомнил про Миху, он же рядом был. Потом про того кто меня в яму столкнул, помню жутко удивился увидев его, но кто такой, вспомнить не мог. Пройдёт, последствия контузии.

Подошёл ближе к месту взрыва — там была небольшая воронка, пол метра глубиной. Получается самый эпицентр, мне повезло что в яму упал, точнее столкнули.

Михи нигде не было.

«Что ж его, на куски порвало?»

Заметив меня, со стороны машин бежали парни. Соня, Яша-Боян, ещё кто-то.

— Миха где? — спросил я, мне что-то сказали, но ответа не услышал, а через мгновение вообще провалился в беспамятство.

Глава 4

Белый потолок. Слишком белый, будто выбеленный известью. Над головой — трещина, извивающаяся как змея. Знакомый запах антисептика въелся в ноздри, смешиваясь с металлическим привкусом крови на губах. Трубка в руке покалывала кожу холодным пластиком. Я моргнул, пытаясь собрать мысли в кучу.

Больница. Как пить дать.

Горло горело адским пламенем. Я облизал потрескавшиеся губы, ощущая на языке шершавую поверхность. Прислушался. Тишина. Не та, что обволакивает перед сном, а глухая, давящая, будто ватой забили уши. Пошевелил ногой — одеяло не шелестело. Рука дёрнулась рефлекторно, и тут же резкая боль в запястье, скосил глаза — наручники.

Дверь скрипнула. В палату вошла медсестра — полная женщина в белоснежном халате, напоминающем парусину. Шапочка съехала набок, открывая прядь седых волос. Губы её двигались беззвучно, словно у рыбы, выброшенной на берег.

— Не слышу, — хрипло произнёс я, ощущая, как язык прилипает к нёбу. — Пить…

Она кивнула, исчезла и вернулась со стаканом. Вода хлынула в горло ледяным потоком. Я захлебнулся, кашляя, но протянул стакан снова. Медсестра покачала головой, жестом показав на капельницу. Её глаза — серые, без эмоций — скользнули по наручникам.

— Зачем это? — дёрнул я цепь, позвенев металлом.

Она развела руками, будто говоря: Не моё дело, и вышла, оставив дверь приоткрытой.

Спустя время, которое я измерял по каплям в капельнице, вошли двое — капитан с трехдневной щетиной, и майор с по-монгольски квадратным лицом. Майор что-то говорил, размахивая папкой. Я указал на уши, показывая: Глухой.

— Я вас не слышу, оглох. Вы можете