Гасконец. Том 2. Париж - Петр Алмазный

я отправился на постоялый двор, надеясь на то, что Планше уже там. На прежнем месте я обнаружил мальчишку, в компании ещё двух детей — ещё меньше. Девчонка лет семи держала на руках совсем уже миниатюрное существо. Будучи бездетным, даже в своём родном времени, я в жизни не угадаю сколько лет (или месяцев) было мелкому. Но он молчал и помещался на руки семилетке, вот и всё, что я могу рассказать.

— Нашёл? — спросил я у старшего. Крысы в его сумке уже не было. Надеюсь, они её не съели.

— Да, месье, — улыбнулся пацан. — Как вы и сказали, был в таверне. Там и ваш слуга был, он попросил привести вас к ним.

— А почему не пошёл на постоялый двор?

Мальчонка пожал плечами. Я не решился верить пацану на слово. Попросил его обождать, зашёл на постоялый двор и быстрым шагом направился к снятой комнате. Открыла Джульетта — она уже начала волноваться, поскольку ни меня, ни Планше не было уже довольно долго.

— Месье, — сказала она, выглядывая в коридор. — Вы одни?

— Попрошайка ждёт на улице, — ответил я, заходя в комнату и прикрывая за собой дверь. — Что-то случилось?

Девушка кивнула. Её что-то очень сильно беспокоило.

— Кто-то пытался вскрыть замок, — прошептала она едва слышно.

Глава 3

— Мой друг, во чтобы я нас всех не втянул, я смогу с эти разобраться и не подвергать вас с Планше лишней опасности, — спокойно и уверенно сказал я.

— Спасибо, месье, — поклонилась Джульетта. Я покачал головой.

— Сидите тихо, я обещаю прийти на закате, — сказал я и вышел за дверь. Быстрым шагом пробежался до выхода, встретил на улице голодную молодёжь.

— Веди, — только и бросил я пацану. Тот заулыбался, схватил сестру за руку и потащил куда-то в темноту подворотен. Мне это не очень понравилось, и я положил руку на шпагу. Хоть я и был осторожен, старался не светить деньгами и прочее, мне всё равно не хотелось бродить по парижским закоулкам.

Тем не менее, шли мы не очень долго. Спустя два или три поворота, разворошенные помойные кучи и парочку прислонившихся к каменным стенам пьянчужек, мы снова вышли на относительно широкую улицу.

Мальчишка показал рукой на приоткрытую деревянную дверь. Из двухэтажного здания таверны доносились уже знакомые кабацкие песни, шум толпы и редкий смех. В окнах не было ни дорогих стёкол, ни относительно дешёвой слюды. Просто вырубленные в стене отверстия. В одном из окон сидела девка, раскрашенная и разодетая, как любая уличная проститутка. Она играла на странного вида дудке, изогнутой и похожей на змею. Звук дудки почти целиком терялся в шуме пьяниц. Мальчишка дёрнул меня за рукав и оскалился:

— Здесь подают хорошее мясо, месье, — сказал он.

— Я помню, что обещал накормить вас с сестрой, — ответил я и пацан расплылся в ещё более широкой улыбке. Мы прошли через улицу, чуть было не столкнулись лбами с парой едва волочащих ноги солдат, и наконец, вошли в таверну.

Здесь стоял запах пота и кислого вина. Несколько человек повернули головы в нашу сторону, но не обнаружив ничего интересного, сразу же вернулись к своим делам. Выпивке и картам.

Планше и де Бержерак сидели в дальнем углу, и на столе у них стояло пять или шесть уже пустых бутылок вина. Планше разливал напиток по кружкам. На коленях у де Бержерака сидела ещё одна разодетая девка. Она заливисто смеялась и вкладывала в рот дольки яблока. Я подошёл к ним, мальчишка с сестрой и младенцем не отставали ни на шаг.

— Всё пьете? — улыбнулся я.

— Пьём, месье, — согласился Плерво. — Месье де Бержерак тоскует.

— Тоскую, — рассмеялся Сирано де Бержерак, а потом повернулся ко мне. Проститутка поймала мой взгляд, улыбнулась и провела языком по давно не бритой щеке носатого.

— Приятель! Как я рад, что ты живой, — с улыбкой произнёс Сирано. Я мог только улыбнуться в ответ.

Парижанин аккуратно ссадил девку с колен, Планше тут же передал ей кружку с вином. Затем Сирано выбрался из-за стола, нетвёрдой походкой подошёл ко мне и заключил в объятия. Я тоже был рад его видеть, и мы несколько секунд хлопали друг друга по спинам. Только после этого я усадил детей за стол, под удивленные взгляды всех собравшихся.

— Милая, принеси ещё вина, — Сирано повернулся к девке и вложил большую серебряную монету ей в ладонь.

Я достал кошелёк, где лежали су и денье. Вытащил последнее серебро и передал его девушке:

— Нужно накормить малышей. Хлеб, сыр, мясо. Молоко.

— Мне вина, — важно заявил мальчишка, но мне было достаточно посмотреть на него и погладить рукоять шпаги. Пацан сник, девка рассмеялась и покинула нас. Младенец перешёл на руки к младшей сестре оборванца.

— Подкармливаешь бездомных? — усмехнулся носатый. Я кивнул.

— Что у тебя случилось, приятель? — спросил я.

— Париж, — хмыкнул де Бержерак и опрокинул в себя кружку с вином. Планше налил ещё. Он подвинул ко мне ту кружку, из которой уже пила проститутка, но я жестком отказался. Последнее, что мне нужно, это герпес.

— Пожалуйста, давай обойдёмся без поэтической иносказательности, — устало сказал я де Бержераку.

— Вот на кой-дьявол вы научили его читать⁈ — повернулся к Планше парижанин. — Такой же был хороший парень. А теперь что? «Поэтическая иносказательность», тебе в ж… жестоко разочарован, месье!

Сирано в сердцах плюнул на земляной пол. Мальчишка, сидевший рядом со мной, сделал тоже самое. «Тупица,» — выругался я мысленно сам на себя. Расслабился за год в своей Гаскони, совсем перестал следить за языком и своей легендой.

— Давай к делу, — сказал я, сворачивая не очень удобную тему.

— Ну давай. Моё прошение о вступление в ряды королевских мушкетёров отклонили.

— Де Тревиль?

— Ох, чёрт возьми, Шарль, — де Бержерак если и не протрезвел сразу, то уж точно взял себя в руки. Он положил руки на стол, посмотрел мне в глаза, покачал головой.

— Мы не знали, в нашей Гаскони, — сказал Планше.

— Не знали о чём⁈

— Де Тревиль сейчас в не милости, — ответил де Бержерак. — Прямо перед смертью Красного, вляпался в какой-то заговор против него.

— Не может быть! В письме он об это и словом не обмолвился.

Носатый только пожал плечами. Девка вернулась, поставила перед детворой большую деревянную бадью с вареной курицей (прямо с головой, брр), большой головкой сыра и таким же большим хлебом. Следом поставила кувшин с холодным молоком. Оборванцы не обратили на молоко никакого внимания. Они тут же принялись рвать курицу на части, прямо руками, и заталкивать себе в рот кусочки.