Лилит - Никки Мармери

толпой, словно плоский камешек по поверхности воды. Эфесцы не считали шлюх грешницами. Ведь что такое блуд, если не удовольствие и желание? Почитательниц Артемиды это громкое обвинение ничуть не взволновало.

Но оно достигло цели для Мариам. На мгновение раньше меня она узнала этого мужчину – главаря поджигателей из Магдалы. И сразу поняла, к чему приведут его слова.

Возьми постель твою и ходи

Времени оставалось мало. Я пообещала Мариам, что мы вернемся в Иудею к весне. Первые крокусы уже начали пробиваться сквозь тающий снег на склонах холмов.

Происшествие в Эфесе встревожило меня. Мы стали слишком заметны благодаря громкому и публичному противоборству Мариам с хрестианами, а также следовавшей за нами толпе, которая только выросла после стычки в амфитеатре. Пять сотен женщин в дороге было трудно не заметить.

– Отошли их, – умоляла я. – Ученицы знают твое учение. Попроси их оставить тебя и распространить его.

Мариам пожала плечами.

– Неважно, куда они пойдут. Мое время уже близко. Одна из нас предаст меня. Это случится снова.

Но она последовала моему совету и разослала учениц во все уголки мира. Феба и Артемисия отправились в Фессалонику, Тавифа и Вереника уплыли на Крит. Хризама вернулась домой в Памфилию, а Пелагия со своим мужем Демасом пошла на север, в Вифинию. Деметрия и Лидия поплыли морем в Сиракузы. Апфия и Эриксо, дававшие деньги на миссионерскую деятельность, продолжали жить в роскошных виллах в Милете и Милясах. Что же до Лаодики, то я настояла, чтобы она с небольшой группой обученных стражниц осталась с нами.

Итак, мы с Мариам в сопровождении необычной охраны, обученной Лаодикой, приплыли в Афины. Здесь, в тени сверкающего храма на холме, Мариам написала письма своим ученицам: длинные послания, полные любви, в которых пророчица убеждала продолжать проповедничество, укрепляла дух последовательниц и напоминала о цели.

«Любимая дочь моя, – начинались все письма, – благословения тебе и мир от Святой Матери». Это были прекрасные послания, написанные от всего сердца, исполненные любви и радости.

Мариам никогда не испытывала недостатка в новообращенных, которые возили ее письма по всем континентам. Бесконечная вереница девушек следовала за ней домой с агоры, из бань, с берега реки – где бы она ни проповедовала. Женщины собирались, словно бродячие кошки, у наших дверей. Лаодика стояла у окна на втором этаже и мрачно глядела на толпу, не убирая ладони с рукояти острого ножа.

– Напиши Иоанне, – умоляла я Мариам. – Дай ей что-нибудь, в чем она сможет найти утешение в будущем.

С недовольным ворчанием моя спутница села за стол в нашей простой, скудно обставленной комнате. Слова давались ей нелегко. Она выглядывала в окно и смотрела на зимний дождь, ливший над акрополем. Крупные стремительные капли скрывали прекрасный мрамор, размывали изящные стоические женские лица, высеченные на колоннах, которые поддерживали крышу древнего жилища Афины.

Наконец Мариам передала мне маленький сложенный пергамент, запечатанный воском, и попросила:

– Отнеси ей, когда все закончится.

* * *

Последние дни пролетели словно в тумане. После Афин – Коринф. Здесь Мариам тоже пользовалась успехом, ведь в этом городе всегда были рады новым идеям, которые попадали в пыльный и людный торговый порт вместе с пряностями и сокровищами Востока.

Из Коринфа – в Аргос. Мы прошли через величественные Львиные ворота разрушенного города Агамемнона, потом дальше – в целебное святилище Эпидаврос, посвященное богу медицины Асклепию. Повсюду мы находили группы и общины странной новой секты, хрестиан, называвшие себя церквями. Все они немного различались и предлагали разные, иногда противоречащие друг другу воспоминания о своем основателе, Иешуа, и толкования его учений. Одна из таких групп утверждала, что он послан божественной Софией, другая называла его сыном Божьим, третья считала его простым человеком. Одни молились его Отцу, другие – Матери. Спорили, призывал ли Иешуа к миру или пришел вести войну, творил ли чудеса или просто указывал путь к знаниям. Кто-то говорил, что он воскрес, но другие возражали, что такая вера – для дураков, потому что это невозможно: воскресение является символическим, отражающим вечное присутствие мудрости, которую принес Мессия.

– Почему они не могут прийти к согласию о том, что делал и что имел в виду Иешуа? – спросила я у Мариам.

– Я расскажу тебе одну историю, и ты все поймешь, – ответила она.

Пророчица остановилась, чтобы набрать воздуха в грудь.

Мы направлялись в Эрмиони по дороге, поднимавшейся в горы меж двух вершин Дидимы. Стояло раннее утро, наполненное ароматом сосен; нас ждал один из многообещающих весенних дней. Лаодика со своими девушками целеустремленно шагала впереди.

– Однажды в Капернауме мы гостили у Кифы. Обычный обед, какие бывали у нас тысячу раз. Когда все поели и налили вина, в дверь громко постучали. Мы замерли, а некоторые полезли под стол. Но это оказались не солдаты, которые часто являлись, чтобы схватить мужчин и насильничать женщин. Это был калека, которого принесли друзья. Андрей отослал их, потому что носилки не пролезали в дверь.

«Верни просителей, – сказал Кифа. – Спустим больного через крышу».

Это был простой галилейский дом с грубыми нештукатуреными стенами, крытый лишь ветками вперемешку с глиной и соломой. Поэтому Кифа с Андреем разобрали ветки, осыпая глиной нас, оставшихся внизу. Мужчину на носилках с помощью веревок опустили прямо на стол.

«И чего ты хочешь от Иешуа?» – спросила я Кифу, который наслаждался происходящим.

«Чтобы он исцелил страждущего, разумеется».

«Я не могу его исцелить», – прошептал Иешуа.

«Конечно можешь, – возразил Кифа. – Ты же Мессия».

Мы уже раньше спорили об этом, но я прикусила язык, потому что не подобает браниться, когда на столе стонет и скрежещет зубами человек. Иешуа некуда было отступать, ведь его спутники даже разобрали крышу, чтобы доставить этого человека к нему. Поэтому Иешуа подошел к носилкам. Он коснулся лба мужчины, взял его за руки и почувствовал, что тот испытывает сильные муки.

«Брат мой, – сказал он с любовью и состраданием, – твои грехи прощены».

«Кто ты такой, чтобы прощать его? – вскричал один из друзей страдальца со стропил. – Мы принесли его, чтобы ты его исцелил!»

Иешуа вспыхнул от гнева.

«А что я, по-твоему, должен сказать? Возьми постель твою и ходи?»

Едва он это произнес, как калека поднялся с носилок и неуверенно поставил ноги на землю, после чего свернул подстилку, на которой лежал, и ушел. Все оживились. Друзья калеки слезли с крыши, и мы слышали, как они начали шататься по улице, провозглашая Иешуа Мессией. Андрей упал на колени. Яков и Иоханан склонили головы в почтении.

«Великое дело свершилось здесь