Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– По узам случая, – ответил Гюрза, – не по крови.

Да убери ты уже руку от моего лица! Он посмотрел на неё, кивнул и правда убрал. Вот увидишь: я смогу тебе подыграть. Я поняла, я подхвачу, раз ты так хочешь. Кто бы ещё назвался моим братом.

– Если Саша сейчас занята, – сказала, будто всё так и планировалось, – мы можем подождать. Раз мы посланцы.

– О, конечно, – сказал Людвиг. – Лучшие комнаты, да и ярмарка стоит внимания.

– Мы не знаем ваших обычаев, – сказал Гюрза, – пришли издалека. Ты же позволишь нам посмотреть Сады?

Людвиг нахмурился. Олеандр сказал мягко:

– Нет ничего такого в том, чтоб показать долгожданным гостям свой дом. Ты ведь говоришь, что ждал их?

– Да, – сказал Людвиг, – о да, как же я ждал. Конечно же, смотрите на Сады. Смотрите ярмарку. Вы же спешили принести вести от моей жены. Почему, кстати, она не прислала голубей?

Теперь все снова пялились на них с Гюрзой. Людвиг что же, пытается их подловить на собственной легенде?

– Голуби заболели, – сообщил Гюрза, – прямо как ваши кролики.

– Какая жалость, – вклинился Олеандр, – мы все будем огорчены, если вдруг заболеет ещё кто-то. Всё-таки чистокровные люди так хрупки.

Это на что он намекает? Но Людвиг вздохнул, будто огорчился, и, значит, слова Олеандра угрозой не были, а, наоборот, призваны были как-то да помочь.

– Докажи же, – продолжил Олеандр, – что на твоей земле гостям бояться нечего. Тем более детям.

– Конечно, нечего, – сказал Людвиг и заправил Гюрзе прядь волос за ухо. Тот дёрнулся.

– То есть до конца ярмарки, – уточнил Инжир, – они вольны ходить где вздумается и остаться живыми и нетронутыми?

Вот интересно, что значит «нетронутыми». Карина почти услышала, как Людвиг шипит от досады.

– Не дай же этому юнцу ввести себя в сомнения, – сказал Олеандр, – неужто не пообещаешь ты такую малость?

– Пусть, – отрезал Людвиг, – пусть ходят где им вздумается, хоть вы меня и огорчаете, вынуждая произносить такие вещи. Очевидные вещи, я хотел сказать.

– Ходят где вздумается – и останутся живы и неприкосновенны?

– Чистому сердцем нечего скрывать, – проговорила женщина с васильками, – иль ты боишься детей?

– Я не боюсь детей, – отрезал Людвиг, – да будет так. Ходите где хотите и оставайтесь неприкосновенны, о посланцы жены моей, сердца и холода моего.

– Да будет так, – сказала женщина.

– Да будет так, – откликнулся Инжир.

Гюрза сказал:

– Благодарю, – и улыбнулся.

Глава 10

Лучше бы Саша показала им язык. Или щипалась бы. Или пихалась. Но она только сказала:

– Вы отвратительные, и я с вами не вожусь.

Не сразу причём сказала, а тогда только, когда все эльфы рассосались по своим делам. Они невзначай увлекли с собой и Людвига – куда-то по аллее, к далёким шатрам, – а Саша ненадолго задержалась.

– Ты не понимаешь, – сказал Гюрза, – ты можешь смирно постоять?

– Ну вот ещё!

– Ну и не водись, – огрызнулась Карина и показала язык первая. Саша только хмыкнула.

– Ладно, – сказал Гюрза и на миг запустил руки себе в волосы, – ладно, ладно, ладно.

О чём это он? Саша ушла догонять отца – она смешно ускорила шаг, не бежала, а семенила в туфлях-лодочках, чуть-чуть подобрав юбки. Гюрза схватил Карину за рукав.

– У тебя есть во внешности что-то, что ты ненавидишь?

– Я что, дура, что ли?

Ну то есть как. Конечно, было бы отлично, если бы волосы всегда лежали ровно, а то ведь лак ещё поди добудь, и нос стоило бы сломать, чтобы все сразу видели, с кем имеют дело, и ещё, может, в целом было бы забавно, если бы платья на ней смотрелись как на Катьке. Или как на Алисе. А не как на ком-то, кто из любой праздничной шмотки сделает рваную тряпку и сбежит.

– Жалко, – сказал Гюрза, – то есть я не в этом смысле… Нам просто нужно что-то, что бы мы могли продать.

– Этим в шатрах?

– Угу, кому же ещё. И купить немного времени, или немного удачи, или устойчивости. Что-нибудь да пригодится. Но цены высоки, насколько я запомнил, а у меня…

Вот он-то точно ничего в себе не ненавидит и никакой чучундрой отродясь себя не чувствует.

– Я просто не могу разъять на составляющие, – пояснил Гюрза, пока они неспешно шли по центральной аллее, – я себе весь не нравлюсь, целиком. Ну, может, нос сойдёт.

– Ты идиот?

– Тебя что, снова прокляли ругаться?

Карина фыркнула. Вот ведь проблемы у людей.

– Твой отец классно выглядит, вообще-то, и ты не хуже.

– Отец другое дело. Ему можно.

– Что можно-то?

– Ну, быть худым. На девушку похожим.

Ференц не был похож ни на какую девушку, да и Гюрза…

– Ты что-то сам себе надумал, – объявила Карина, по привычке держа руки в карманах и раз за разом сознавая, что сейчас там ничего нет, то есть красть нечего. – Ты нормально выглядишь.

– Есть ещё внутренние качества, – проговорил Гюрза задумчиво, – их тоже можно… Но там всё уже сложнее. Думал, что отдаёшь ложную скромность, а в придачу отдал верную оценку сил. Редко получится отдать что-то одно.

– Надо подумать.

Катька любила иногда на старых накладных чертить с обратной стороны всякие «за» и «против», прямо столбики расписывала. Карина бы сейчас тоже расписала.

– Может, это, – спросила, – наглость им мою отдать?

– Да ну, – сказал Гюрза, – тогда же от тебя ничего не останется.

– Шутки у тебя!

– По печали потом скучаешь, – вычислял Гюрза вслух, – даже страх для чего-то нужен…

– Что, и стыд?

– Знала бы ты, – сказал Гюрза, – ох, знала бы ты, как хочется мне иногда его отдать.

– А почему не можешь?

– Да потому что. Что мне тогда останется? Представь, стою я где-нибудь на вершине скалы и хохочу, и хохочу в чёрное небо. Стыд помогает не… – он поискал слова, – не стать добычей игры. Не превратиться в роль. Нельзя отдавать стыд, когда ты сын злодея.

– А что такого злого делает твой отец?

С первого дня, когда вообще узнала про игру и роли, Карина пыталась понять, почему Ференц тёмный. Не держал же он кости бывших жён в замшелом погребе. Не похищал никого. Слуги все довольны.

– Сейчас – ничего, – сказал Гюрза, – это из-за болот его не любят, а они не страшные. Зато в свой первый кон он как раз сделался просто ролью. Понимаешь?

Не очень-то. Она всё пыталась представить, как бы Гюрза хохотал в небо. Нет, хохотать можно в истерике, это она видела – как хохочут и слёзы утирают. Но чтобы взрослый человек, нормальный взрослый…

– Он, что ли, себя не помнил?

– Абсолютно.

– А ты тогда ещё не с ним жил?

– Меня не было ещё.

Как