Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– А меня тоже «Нищенкой» решили испытать, – сказал Гюрза, – даже не через говорящую змею, хотя казалось бы.

– Что ещё за змея?

– Ну, она где-то застревает, нужно помогать… Но это всё, наверное, проще, если человек в пути.

– А тебя тоже попросили сказку рассказать?

– Я песню спел. О, как прекрасен этот день и как я рад, что мне даны и стол и кров, о, и спасибо моим покровителям за это молоко с прекрасной пенкой. На самом деле у нас вопрос был скорей в том, кто раньше рассмеётся.

– И кто же?

– Не я. – Вот насколько его трясло в Садах, настолько он спокоен был сейчас. И одежду не сменил! Сидел себе в своём чёрном. Может, постирал и высушил. – Не я. Этот, Инжир. Который персик предлагал.

– Он, что ли, притворялся нищенкой?

– Ага. Они любят играть, а у себя им толком не с кем, так что границы с нашей стороны охранять, как некоторые, – это привилегия. Инжиру повезло.

– А что ты у них попросил?

– Это секрет. Я тебе расскажу после обеда.

Ха, больно надо. Тогда она ему тоже попозже скажет – после обеда или ночью, может быть, если у них здесь можно влезть в окно. Хотя в интернате ничего хуже не было, чем если заставали у мальчиков, вдруг тут то же?

– Ты ешь, – сказал Гюрза, – может быть, мы ещё и справимся.

Суп был с какими-то сладковатыми орешками и почему-то рыжий, но в целом неплохой, нормальный суп, – тот, кто готовил, будто был этому рад. Может, ложился рано, а вставал не очень, и за работой пел что-то весёлое, а не о том, как у него погиб любимый. То есть пела. Повара же всегда женщины.

«Может, ещё и справимся», – сказал Гюрза, и Карина не постучала по столу. А надо было! Или пусть бы промолчал, пусть вообще бы ничего не говорил заранее, потому что, как только он это сказал, несколькими мгновениями спустя, какой-то эльф за троном Людвига заорал:

– Королевская милость!

А Карина-то думала, он статуя.

У эльфа были пышные рукава и голос такой звучный, что он и зрителей на стадионе перекрыл бы, не то что скрипку с флейтой. И все зашептались: милость? милость? но ведь не сезон, и кому же, и зачем же…

Людвиг не спеша промокнул рот и вышел в центр зала. С постамента исчезла роза. Флейта и скрипка медленно опустились на пол.

– О посланцы жены моей, – провозгласил Людвиг, – подите же сюда и примите мои дары!

Карина повернулась к Гюрзе. Ведь ничего хорошего…

– Нельзя отказываться, – прошептал Гюрза сквозь зубы, – не при всех, не сейчас!

Он тоже встал.

– Благодарим тебя, король, ибо безбрежность твоей щедрости вошла в легенды. Но не рано ли награждать нас? Мы только принесли весть, но не принесли ответа.

– О, – сказал Людвиг, – за то, что явились сюда с моего полного знания и одобрения; за то, что претерпели в дороге так много тревог; за то, что полны любопытства изучать невиданное, – прошу, примите же то малое, что я могу дать.

На постамент спустились два ошейника – почти таких, как Карина выпросила у Гюрзы, только на них были не шипы, а камни – на одном просто блестящие, на другом красные.

– Ну нет, – сказал Гюрза пока ещё вполголоса, – носить ошейник? Мне? Здесь?

Зал был светлее светлого: о́кна в две трети стены и солнце; но сейчас стало темно.

– О, – спросил Людвиг как ни в чём не бывало, – разве вы не рады? Или, быть может, я ошибся и не стоило привечать вас?

Плевать на Людвига. Плевать на местных, даже на Сашу пока что плевать, главное, чтоб Гюрза сейчас что-нибудь не разрушил.

– Я подумал, – продолжал Людвиг, – что раз уж вы намерены исследовать все тропы, все пути, все закоулки – пусть на вас будет что-то, чтоб каждый знал, что вас трогать нельзя. Скажи, дитя, что так расстроило твоего спутника?

– Ой, да ничего, – ответила раньше, чем подумала. Вот уж что-что она умела, так это тупить ровно сколько нужно – пока кто-то за её спиной не сматывался через проходную, не выбегал из магазина, не совал голову под кран в туалете и прочее, и прочее. – Он просто это… честь не в силах осознать.

– Так значит, вы рады моим дарам?

Эти ошейники придушат их во сне. Но если сейчас не взять – выйдет, что они не посланцы, а неизвестно кто, и вся легенда насмарку. Да ещё к тому же Людвиг обещал ведь, что до конца ярмарки они с Гюрзой останутся целы и невредимы. Обещал же? Она нашла взглядом Мелиссу, Олеандра, Инжира даже этого – все на неё смотрели, все молчали. Никто не защитит. Ошейник здорово носить, когда сама решила.

– Я думал, – продолжал Людвиг печально, – что дары эти будто бы соответствуют вашим вкусам. Прискорбно, если я ошибся.

– Ой, – сказала Карина, – ещё как соответствуют. Позволь мне привести моего спутника в чувство, он слишком счастлив. Ведь нельзя получать дар, когда не вполне понял, что тебе дают?

Она повторяла за Гюрзой, только поэтому перешла на «ты». Со Слалом никогда не прокатило бы, но, может быть, короли к вежливости относятся попроще завучей.

И впрямь – Людвиг кивнул. Карина схватила Гюрзу за плечи, заслонила собой:

– Послушай, это чокер, просто чокер! В журналах так называется… собственность модели! Ну камни эти, ну и что, мы вместе будем! Представь, что это по игре! Если ты зал сейчас разрушишь, выйдет, что он выиграл!

Гюрзу трясло.

– Да я перегрызу, – сказала Карина, – просто зубами, если что пойдёт не так.

– Я не хочу, – сказал Гюрза, – лишиться воли и забыть, зачем мы здесь, и у меня есть память, только это для твоей подруги.

– Так у меня тоже она же! – Нет, серьёзно? Он что, за своё пройденное испытание попросил память для Катьки?.. Тоже? – Давай тогда мы с тобой вместе выпьем? А потом ещё добудем. У меня такая же! Бутылки же на одного должно хватить?

Это были, конечно, не бутылки, а пузырьки голубого стекла; карманов в этом платье не было, но лифчик был какой-никакой, и там-то эта будущая память и хранилась. А у Гюрзы где?

– Давай, пей первый! А потом я. И никто нас никогда…

Никто не сможет их отнять у них самих. Если сейчас они напьются этой памяти, они себя не потеряют, что бы ошейники ни делали. Наверняка ведь Людвиг хочет, чтоб они с Гюрзой забыли, зачем вообще сюда пришли. Чтоб стали тихими, как та девочка в Садах. Но если ты заранее усилил память