Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

* * *

Конечно же, им с Гюрзой выделили отдельные покои – в разных концах дворца, потому что негоже мальчику селиться с девочкой. Дворец сверкал так, что Карина пожалела, что не попросила в тот раз у Гюрзы чёрные очки, – слепил белым и розовым, и золотым, и опять белым. Но в комнате стены были приглушённые, и только Карина упала на кровать и закрыла глаза, как в дверь постучали.

– Да? – сказала Карина.

По дороге, пока они были ещё вместе, Гюрза повторял:

– Ничего ни на что не обменивай. Не рассказывай ничего, что полагаешь важным. Что бы тебе ни говорили, считай, что после трудного дня сидишь на подоконнике и орёшь песню, – тут он фыркнул, – ну, или как ты развлекалась в вашем мире. Не слушай их всех. Заглушай, как только можешь.

Орать песню – это она умела, это хоть сейчас. Но дверь-то открыть ведь можно?

– Людвиг, – объяснял Гюрза, – изо всех сил будет стараться от нас избавиться. А нам нужно придумать, как вытащить Сашу. И чтобы она сама с нами захотела.

– А ты не думал, что с отцом ей просто лучше?

– Нет, ты видела: она даже не помнила, нужно ли хотеть персик. Она не в себе. Он что-то сделал с ней. Как с тобой попытался, помнишь?

Ещё бы она не помнила. Но вряд ли кто-то, кто хочет нанести ущерб, стал бы стучаться. Так почему сейчас не открыть? Так что она сказала:

– Войдите.

Кровать пружинила. Карина как раз сбросила босоножки и собралась попрыгать. Не успела: вошла женщина, похожая на школьную медсестру. Высокая и мрачная. Ну, если и руки у неё пахнут квашеной капустой!..

– Вот, – пояснила женщина, сгружая стопку чего-то белого и кружевного на кровать, – сорочку принесла.

Да в этом только мелких по ночам пугать! Кстати, о мелких, – есть же ещё те Сады…

– И вот ещё для обеда и для ужина.

– Для ужина?

– Перед едой переодеться, – пояснила женщина, вешая вещи на стул и взбивая потом подушки так усердно, будто Карина и не стояла рядом, на покрывале, со своими пыльными ступнями. И не только, кстати, пыльными – вот ремешки от босоножек тоже чёрным отпечатались…

Женщина посмотрела на белое покрывало, на Каринины ноги и сказала:

– Полить?

– Кого?

– На ноги вам полить, о гостья короля?

«Ходят и ходят тут, ходят по мокрому и ходят…»

– Да вы что, – сказала Карина, – вы чего, я сама!

– Ну как знаете.

Она ещё раз взбила подушку и принялась какой-то пушистой метёлочкой смахивать с подоконника пыль. Которой не было! И что это за комната, в которую кто угодно может постучаться и войти? Что-то у Ференца в замке к ней никакие слуги не ходили.

Чтобы отвлечься от чувства, что в комнату пришли с проверкой и вот-вот полезут в тумбочку, Карина спросила:

– А не подскажете, когда обед?

– Через полчаса.

– А что, мне надо приходить?

– Как можно не принять посланца королевы?

Не посланца, а посланку. Или такого слова нет? Спросить у Гюрзы потом.

Женщина всё обмахивала подоконник. До неё тут пахло камнем и весенними цветами, какие в городе продавались на День матери, а теперь – да, капуста и капуста. Карина села на кровати, скрестив ноги.

– А как вас звать? Меня Карина.

Гюрза сказал никому не говорить истинное имя, но вряд ли данное в честь краски для волос считается истинным.

– А меня Традесканция, – сказала женщина, – вот уж не чаяла познакомиться.

– Это с кем же?

– А, так. – Нет, она явно уже обмахнула подоконник, и маленький стол с зеркалом, и каждый вытянутый и выпуклый флакон на этом столе.

Интересно, если Карина тут такой высокий гость, она может велеть ей убираться? В смысле «немедленно уйти», а не в смысле обмахивать подоконник третий раз подряд!

– Что, девонька? Медленная я стала на старости лет?

– Нет, – сказала Карина, – всё нормально.

Женщина стала двигаться ещё печальнее. Каждый флакончик уже тряпочкой так нежно обтирала, как будто он из сладкой ваты сделан. Ладно. Это же медсестра хватала за плечо, а эту, может, выгонят, если Карина её выставит сейчас. Вдруг Людвиг как-то видит. А пенсий у них в мире, может, и не платят.

– Ох, – застонала даже не женщина уже, а как будто старушка, – ох-ох-ох…

– Что такое?

– Ой, спину защемило, ой, не могу!

Ну и бросили бы всё это!

– Может, тогда вам хватит убираться? Ой, да сядьте уже!

– Ну какой «хватит», какой «хватит»! Вон же там ещё соринка!

– Где?

– Ай, глаза молодые, а не видит!

Раз-два-три, раз-два. Вот будет тебе семьдесят – небось, ещё хуже будешь кряхтеть. Представила, как постаревший Гюрза в порыве гнева потрясает ходунками, и фыркнула. Ну вот.

– Я не над вами!

Пахло капустой, и солёным, и мышами одновременно. Что это за служанка за такая?

– Может, вам мазь принести?

– Ты лучше выбей покрывало, да сотри пыль под кроватью, да коврики проветри – вот и славно будет.

Вау. С другой стороны – нормальное же дело, и уж точно она это умеет, а не как всё остальное: ладить со светлыми королями, сотворять еду и вещи… Под кроватью ни пылинки не нашлось, зато пол был скользкий и холодный. Вот уж забыла, когда приходилось так пластаться…

– Так тут же ничего нет!

– А ты три, три хорошенько.

Легко сказать! Собой, что ли, тереть? Эта вот тряпочка служанкина споласкиваться в тазу и отжиматься никак не хотела. И откуда вообще здесь взялся тазик? Только что же ничего не было. Как будто сам собой появился, как всё у них здесь… Тряпка скручивалась и скручивалась, и выворачивалась из рук, словно живая.

– Ай, пальцы молодые, а удержать не может!

– Ну извините, – буркнула Карина, – бабушка.

Вот так уходишь на ту сторону, гостишь то у злодея, то у светлых, а сама пластаешься под кроватью, как какая-то…

– А сказку, – крикнула Традесканция откуда-то снаружи, – сказку мне не расскажешь, деточка?

– Какую вам?

Раз-два-три-четыре-пять, старших надо уважать. Это ребёнок ещё может переучиться, а со стариком что сделаешь? Может, Людвиг тоже показывал ей горы, и вот с тех пор она такая. Да много ли радости носить платье с кружевными оборками, и таким же воротником, и бантом сзади?

– Я сказок не знаю, – откликнулась Карина, временно прекращая тереть и так чистый пол и падая на живот, – только анекдоты.

– А какие же?

Карина рассказала ей про ёжика, и про медведя, и ещё один про боцмана.

– Ты три пол, три, не отвлекайся!

– Да сколько можно-то?