Русская Америка. Сухой закон 3 - Михаил Дорохов

Оп-па! А об этом-то я и не подумал…

— Пусть Давид устроит прослушивания. На мужской и женский голос. А там дальше видно будет.

Ко мне подошёл официант и склонился надо мной:

— Вы — мистер Соколов?

— Да.

— Вас зовут к телефону. Просили передать следующее: «Звоним из офиса. Дело срочное».

— Сейчас…

Выкупить, что ли, это кафе? Мы здесь часто собираемся. Удобное место и для меня, и для моей охраны. Все подъезды и чёрный ход очень хорошо контролируются. А иногда приятнее собираться и обсуждать дела именно тут, а не в офисе, который постепенно превратился в крепость.

— Слушаю! — бросил я в трубку.

— Звонил шериф. Он очень хочет встретиться…

Ну что же. Можно и встретиться с Фэллоном. Прозондировать почву. Раз в Аунего всё идёт как надо. Если бы я знал, как жестоко ошибаюсь…

* * *

Аунего. Дом сенатора Билла Хотфилда.

— Что ты наделал? — орал конгрессмен, мечась по большому залу, как волк в клетке. Он хватал вещи и бросал их в чемодан.

— А что ты предлагаешь? Пустить этих грязных журналюг сюда, под сень истинной веры? — спокойно задал ему вопрос Пророк, восседая в кресле.

— Мне звонили мои компаньоны из Оклахомы. Они следят за новостями! Меня отстранили от дел. И начали расследование! Если бы я сейчас был в Вашингтоне, то уже попал бы на допрос! — кипел сенатор. Нужно бежать! И спалить мои документы к чертям!

— Зачем? — чёрные глаза проповедника следили за Биллом, расхаживающим взад и вперёд по богатому ковру.

— Как зачем? Здесь все бумаги… Всё по рудникам в горах. Вся бухгалтерия. Если за это возьмётся экономическая служба, нам конец! Они узна́ют, что мы уже давно разрабатываем копи на землях мохоков. И поймут, что я проталкивал законопроект об опекунстве только для того, чтобы всё это легализовать! Алонзо не отвечает на звонки. Когда я говорил с ним в последний раз, его вызывали на коллегию судей.

— Успокойся, Билл. Возьми себя в руки, — Пророк устало прижал пальцы к вискам и скривился. У него снова начиналась страшная мигрень.

— Ты дал указание шерифу обороняться? Его люди открыли огонь по репортёрам!

— Всего лишь постреляли у них над головами. Чтобы те и не смели ступать на эту землю.

— Скоро здесь будет вся полиция штата! Агенты бюро расследований! Ты будешь с ними воевать?

— А что ты предлагаешь, Билл? — свернул глазами проповедник и сенатор невольно отвёл взгляд.

— Пусти репортёров. Сделай вид, что всё в порядке! — сказал он.

— Пустить сюда цивилизацию? Ты сам сказал: за репортёрами приедет полиция. Мне самому пригласить в дом божий этих грязных еретиков? Чтобы они начали сбивать мою паству с истинного пути?

— Нужно уничтожить все бумаги!

— Пожалуйста. Мне они не нужны.

— И бежать отсюда! Пока не стало поздно!

— Беги! — усмехнулся Пророк.

— Да ты слышишь меня⁈

Конгрессмен вдруг остановился посреди комнаты. Его глаза округлились:

— Тебе никогда и не нужны были эти шахты и земли, Шульц!

Пророк скривился от нового приступа боли и тяжело вздохнул. А сенатор подошёл к нему, и тыкнул пальцем прямо в лицо, не решаясь всё же прикоснуться к проповеднику:

— Тогда зачем ты помогал мне? Ради этого «Ковчега»? Чтобы я отдал тебе этих людей? Ты — исчадие ада, Шульц!

Пророк неожиданно звонко рассмеялся:

— Ты жалок, Билл! Когда ты согласился на моё предложение, ты просто видел в этих людях средство достижения своих целей. И тебе казалось абсолютно нормальным отдать их мне, чтобы я вознёс их души к небесам! Ты согласился на «Ковчег» для МОЕЙ общины из жадности. А сейчас, когда это потеряло для тебя смысл, когда ты понял, что не получишь своих денег, ты вдруг взялся судить меня? Кого? Меня?

Проповедник медленно встал с кресла во весь свой рост. Он оказался на голову выше конгрессмена. Его голос звучал как раскаты грома:

— Ты просто грязное орудие. Я взял на себя тяжкий грех. Грех общения с тобой. Грех пожатия твоей руки. Лишь потому, что МОЯ община должна была жить, есть и работать, пока они не станут готовы вознестись со мной!

— Долбаный фанатик! — отшатнулся от него Хотфилд.

По спине сенатора пробежали мурашки. Чёрные глаза Пророка сверлили его, завораживая какой-то дьявольской неумолимой силой. Он опять быстро отвёл взгляд и затараторил:

— Я уезжаю. Прямо сейчас! Пока ещё есть возможность. Оставайся здесь, Шульц! Со своими идиотами, верящими тебе! Подумай, как быстро они начнут задавать вопросы, когда полиция начнёт совать им под нос эти газеты? А ведь каждый пятый мужчина тут участвовал в убийстве мохока! Мои связи в Оклахоме передали, что уже даже «Нью-Йорк. Таймс» взялось топить меня! Гардинг, будь он неладен, уцепился за это дело, как бульдог. И уж он-то не упустит такой шанс перед выборами!

Проповедник нахмурился.

— Я сам им расскажу! — злорадно прорычал в сердцах сенатор, открывая резное деревянное бюро с документами, — Твоим идиотам. И пойдут слухи. Будь ты проклят, Шульц! Или, может быть, сказать газетам, что ты оболванил и меня? Загипнотизировал! Нет… не поверят… Оставайся здесь…

Глухой удар слабо разнёсся по залу. Конгрессмен Билл Хотфилд, вытаращив глаза, застыл на месте. А затем медленно завалился набок, рухнув на свой же чемодан. Позади него стоял Пророк, держа в руках кочергу для камина.

Он воздел очи вверх и кротко прошептал:

— Пора принять тебе сынов и дочерей своих в Ковчеге, что единой могилой нам станет. Во имя искупления грехов наших…

* * *

Окрестности Аунего.

Четыре машины полиции, чуть ли не утопая в снегу, подъехали и остановились около припорошённых «Бьюиков». Из первой вылез лейтенант в форменном полушубке округа и поспешил к кучке людей, сбившихся вместе:

— Вы кто такие?

— Мы — репортёры из «Геральд».

— А мы из «Таймс»…

Начальник полицейских недовольно хмыкнул. Его и так направили сюда из самого Нью-Йорка в качестве «авангарда». А тут ещё и газетчики будут путаться под ногами. Он процедил:

— Что вам здесь надо?

— Мы приехали за материалом, а по нам открыли огонь! Одна пуля угодила в фару. Мы тут же отъехали обратно.

— Огонь? — вытянулось лицо лейтенанта.

— Да.

— Да что тут происходит? Так! В сторону! Парни, за мной!