Тяжёлая реальность-2. Клетка - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Сейчас же его мысли тихо шуршали, как сухие листья. Перед ним лежали две дороги – не чертёж плана, а два возможных состояния души, два образа действия.

Первый – вырваться сейчас, пока она кричит и пока вокруг сумбур…

Второй – ждать, чтобы её падение, её расценивание как “показательной жертвы”, породило слабину, подкоп, возможность использовать её сломленность себе во благо…

Первая дорога манила резкостью и потенциальной скоростью воплощения. В голове возникал образ. Шум… Растерянность… Истерика офицеров… И в этот шум как бы прорезается прореха – и он, как зверь, рванёт прочь. Это было похоже на старые охотничьи инстинкты. Если зверь ранен и кричит, часто он слабеет. Но он видел и обратную сторону. В подобной суматохе охрана собирается в логичные цепочки, туда придут маги и стражи, что более опытные… Один сигнал – и сотни рук вцепятся в него. А это провал. Быстрый, и даже с весьма болезненным концом. Он прекрасно помнил, что его тело лечат и проверяют, что вокруг висят рунные сети. Он знал, что рывок с маленькой физической позиции не означал бы свободы, а лишь новую петлю – и не для врага, а для него самого.

Вторая дорога была холоднее, но расчётливее. Более долгой, но и более надёжной. Чем больше он слушал, тем яснее видел, что сейчас они не просто его охраняют. Все они боятся неведомого. Эта паника – его ресурс. Они проводят суд, пишут отчёты, усиливают надёжность. В процессах бюрократии, наказаний и публичных слушаний всегда есть моменты, в которых люди устают, ошибаются и разделяются. Она, молодая и гордая, в ближайшее время станет объектом шока или унижения. А её собственная сломанная гордость – тонкий лом, которым ему можно будет поднять запертую дверь. Если её разобьют морально, она может стать слабой точкой в цепи. Плачущая, требующая успокоения, и даже в чём-то зависимая. В этот момент любая гордыня уступает место насущной нужде. И эта самая нужда по-прежнему умеет просить.

Он думал о времени. Побег требовал мгновения. Наращивание – месяцев. У него был ещё один ресурс. То самое пространство внутри себя, которое он наполнял чужой магией. С каждой влившейся волной оно становилось более ёмким, оно давало ему время и опции. Заполнив карман силой, он не только хранил – он делал резерв, который можно пустить и на облегчение собственного движения, и на создание краткого, но мощного броска. Но “бросок” – это всегда ставка, и ставка может проиграть.

Ещё в голове всплывала мысль о том, что если она будет вынесена на суд и её уничтожат демонстративно, то исчезнет и шанс использовать её как живую карту. Как того самого эльфа, который ранее много чего слышал… Видел… И даже командовал. Её крик – это одновременно и сигнал слабости, и последняя защита. Уйдёт ли с ней информация? Может быть. Потеряется ли шанс сыграть на её уязвимости? Тоже возможно. Значит, нужно считать не только на эмоции, но на временные шкалы власти. Показывают ли они силу отстранённости через казнь – или они откроют больше дверей, если позволят ей жить и плясать на поводке?

Он перебирал эти варианты, как украденные приманки. Немногие детали, никаких инструкций, только чувство меры. Под каждую мысль он подкладывал одну мантру:

“Терпение – способность, не слабость.”

Ему было ясно, что сейчас главное – не махать на всех руками и не выдать себя. Он слышал, как охрана обсуждает протоколы. Как маги шепчутся о “растворении силы”. Как один старый офицер сощуривается и произносит слово, которое значило “непонятно” на их языке, а это слово для него – приглашение.

Кирилл размышлял о пользе подобной близости. Она – его немой свидетель. Её голос – это язык, по которому он узнаёт структуру их мира. Её паника – зеркало, в котором видны слабые места. Он понимал, что пока она в охраняемой клетке рядом, она мешает им – мешает тем, кто боится неизвестного. Но она может и помочь. Хоть сломанная, она станет носителем информации, ключом к устранению тех, кто его ставил. Её демонстративное падение – шанс для него, больше чем её суд.

И вот, когда все аргументы сложились в простую линию, он принял решение – не потому, что был трусом, а потому что был счётчиком шансов. Ждать. Подождать, пока шум уляжется. Позволить им успокоиться. Продолжать снимать энергию, расширять карман. Наблюдать за тем, как ломается её гордость, и собирать мелкие сокровища – слова охранников, ритуалы магов, их распорядок. В тот момент, когда её ярость станет мягкой от усталости и от унижения, в тот миг она даст ему больше, чем крик. Она даст возможность – перейти от брошенного штурма к тихому шагу, от громкого бунта к тонкому обману.

Он не вычертил планы, не считал смены стражи, не искал инструменты. Он освоил другое – дар молчания и долгого ожидания. И, опираясь на этот дар, он стал ещё более холодно уверен в том, что возьмёт не то, что рушится под ногами, а то, что останется после руин – возможность, которую ему даст уставшая, побеждённая слабость. Его голос в голове был тих:

“Не сейчас. Жди. Пусть они думают, что победили.”

И, вмёрзший в неощутимое ложе карцера, он закрыл глаза – не чтобы спать, а чтобы слушать дальше. Шаги… Вздохи… Слова, которые однажды откроют путь.

Кирилл держал веки полуприкрытыми, чтобы свет из коридора не промёрз ему в глаза, и при этом видеть – видеть нитки. Они были повсюду, как тонкая вышивка по металлу – серебристо-бирюзовые, иногда с вкраплениями льдистого белого, иногда с приглушённым серым отголоском. Эти нити не были просто линиями света. Они вибрировали, течением вызывали в памяти звук – тихое жужжание, похожее на тонкий звон стекла. Он видел, как линии сходятся в узлы – маленькие кристаллические “пузыри’ у стыков панелей, как от них расходятся более тонкие волоски, втыкающиеся в стену, как корни в землю. По ним шло питание. Они были “плетением”, удерживающим камеру в строгости и порядке.

Он вслушивался в их ритм, пробовал мысленно “подпеть” – как он делал с дикими узорами в скалах – и чувствовал, что эти узоры имеют свою логику. Частота… Фаза… Полярность… Некоторые нити пульсировали спокойно, другие – отрывисто, как будто подкреплялись временными импульсами от патрулей. В узлах он