Последнее дело - Гоблин MeXXanik

— Я просто предлагаю сделать то, что в интересах Империи, — спокойно перебил я, не повышая голоса, но и не давая увести разговор в сторону. — А уж каждый волен решать, как это называть: патриотизм, амбиции, или просто желание спать спокойно.

Дубинин усмехнулся в ответ, но на этот раз усмешка была иной. Словно он вдруг заметил, что перед ним сидит не очередной кабинетный болтун, а собеседник с вполне себе железным хребтом. И, пожалуй, впервые за всю встречу в его взгляде мелькнуло нечто похожее на уважение.

— Адвокат, который ратует за Империю… — протянул он, словно пробуя сочетание слов на вкус. — В интересное время мы живём, Павел Филиппович.

Он снова бросил взгляд на Суворова, затем вернулся ко мне.

— Что ж, ваше предложение может быть весьма… занимательным. Если мастер Суворов действительно начнёт проверку, я с радостью присоединюсь к делу. А там посмотрим, кто кого первым выведет из равновесия — мы агрохолдинг, или они нас. Мне остается надеяться, что вам хватит связей, чтобы нас не раздавили в первый же понедельник. Вы же понимаете, что «Содружество» попытается на вас надавить?

— И на вас, — напомнил я.

— Мне не привыкать, — отозвался Дубинин и наконец улыбнулся. — Сделаю все, что смогу.

Я кивнул. Потому что именно этого ответа и ждал. Холодной войны не получится. А вот хорошая прокурорско-жандармская операция — почему бы и нет.

Особенно если на кону не только правда, но и старые долги перед Империей.

Глава 27

«Эгоист»

Мы еще некоторое время посидели, а затем Дубинин коротко попрощался и покинул заведение. Мы же допили чай, а когда чайник опустел, Суворов сам вызвался отвезти меня домой, несмотря на то, что я уже тянулся к телефону, намереваясь вызвать такси. Его реакция была мгновенной: он покачал головой с видом человека, который уже мысленно представил сводку криминальных происшествий.

— Я бы не стал на твоём месте вызывать машину, — сказал он. — Неизвестно, кто окажется за рулём.

Я приподнял бровь и с лёгкой усмешкой уточнил:

— Думаешь, на меня организуют покушение?

Я хотел свести все к шутке, но Алексей ее не оценил. Напротив, посмотрел так серьёзно, что даже остывший чай в моей чашке будто стали менее ароматным.

— Думаю, что «Содружеству» хватит влияния, чтобы не только организовать твоё убийство, но и попытаться избавиться от твоего призрака, — сухо отозвался он. — Достаточно будет свернуть с моста в реку — и тебя не станет.

— Я некромант, — напомнил я. — Есть теория, что некроманты бессмертны.

Суворов только усмехнулся:

— Всегда может найтись человек, который будет готов на все. В том числе, и на загробную месть воскресшего некроманта. Вопрос только в цене.

Я вздохнул и убрал телефон обратно в карман. С одной стороны это казалось паранойей, с другой было хорошей юридической интуицией. Ну а с третьей, в словах Суворова была доля правды. Нашлись же желающие, которые подорвали мой «Империал».

— Водитель тоже рискует погибнуть, — возразил я, не теряя последних крупиц здравого смысла.

— Не удивлюсь, если наши противники найдут кого-нибудь, на кого можно надавить, — спокойно ответил Суворов. — Или кого-то на грани отчаяния. А если человеку нечего терять, то он и за руль сядет, и на тормоза не нажмёт. И даже своей жизнью дорожить не будет.

Он говорил без нажима, почти как семейный лекарь, объясняющий, почему стоит воздержаться от дешёвого зубного мастера, который, судя по рекомендациям, «отличный специалист и руки у него золотые», но при этом, этот специалист не имеет лекарской лицензии и принимает в сыром подвале старой общественной бани. Исключительно потому, что «злые конкуренты лишили его возможности работать легально».

Пришлось согласиться. Неохотно, но всё же. Иногда безопасность — это не призраки, которые охраняют от врагов, а друг с прокурорским удостоверением и личным транспортом.

Мы вышли из ресторана, направились к машине, когда в кармане ожил телефон. Я достал аппарат, мельком взглянул на экран — номер был незнакомым.

Пару секунд я колебался. Потом всё же нажал на кнопку ответа.

— Павел Филиппович, вас беспокоит Родион Романович. Я отец Арины…

Я машинально сжал трубку крепче, будто это могло повлиять на смысл сказанного. На мгновение свет перед глазами словно поблек, сделался тусклым, как в плохо отпечатанном снимке. Сердце замерло, воздух в груди стал тяжёлым, с металлическим привкусом, как бывает, когда в голову от страха ударяет кровь. В голове уже начали роиться тяжёлые, как свинцовые пчёлы, мысли:

«Неужели добрались до Арины… Неужели, несмотря на все меры, я допустил непоправимое»…

Сквозь звон в ушах, прерываемый эхом собственного дыхания, прорезался вопрос Суворова:

— Что с тобой, Павел Филиппович?

В его голосе было неподдельное беспокойство. А я всё ещё держал трубку, и Нечаев на другом конце линии ждал моего ответа.

Я заставил себя вдохнуть. Один раз. Потом ещё. Потому что, прежде чем что-то решать — надо хотя бы дослушать.

Алексей положил мне руку на плечо. Прикосновение было крепким и дружеским. Его пальцы сжались чуть сильнее, и я почувствовал лёгкую дрожь, которая поднималась со дна моей души.

— Павел, — тихо позвал он, встряхивая меня. — Эй…

Я медленно повернул к нему голову. Мысли ещё кипели, сила внутри гудела, словно горная река, которой тесно в каменном русле. И когда я взглянул на Алексея, то заметил, как он невольно отпрянул. Словно он увидел кого-то чужого. На его лице не было ужаса. Лишь осторожное отступление, шаг назад, который ты не контролируешь, а делаешь инстинктивно, чтобы оказаться от хищника чуть дальше, чем расстояние прыжка.

И тогда я понял, что опять сорвался.

Почувствовал, как что-то во мне дёрнулось, выгнулось, словно кожа не удержала — и из-под неё, на одно мгновение наружу вырвался тот, кто знает смерть в лицо.

Меня отрезвил страх человека, который знает меня с юности. Он делил со мной лекции, кофе, сомнения. И сейчас перестал быть уверенным, что перед ним друг.

Если бы я оставался собой, то он бы не сделал этот шаг назад.

Я резко тряхнул головой, сбрасывая напряжение, будто выжимая себя изнутри. Потянулся к лицу рукавом, ладонями, чем угодно, чтобы скрыть то, что точно никто не должен был увидеть. Никому нельзя было заметить сияние в глазах. То самое — ядовитое, как болотный свет, которым нечисть в сказках заманивает в трясину.

—