Последнее дело - Гоблин MeXXanik

Алексей стоял молча. Всё так же в полушаге от меня. Но все еще держал руку на моем плече. Он не ушёл и не бросил меня одного. И это значило больше, чем любое слово.

— … вы можете со мной увидеться? — голос в трубке прозвучал словно сквозь вату, тускло и чуть не к месту, как будто пришёл из сна, который я не запомнил.

— Что? — хрипло переспросил я, машинально прижимая телефон крепче к уху, будто от этого смысл быстрее прорвётся сквозь шум в голове.

— Я хотел бы с вами встретиться, — повторил собеседник. — Нам есть о чём поговорить.

Я резко выпрямился, словно током кольнуло, и спросил то, что в этот момент было важнее всего:

— С Ариной всё в порядке?

На другом конце провода воцарилась пауза. Не короткая и не долгожданная, а настороженная. Затем голос Родиона Романовича снова прозвучал в динамике, но ниже, мрачнее, с легкой тенью тревоги:

— Она ведь сегодня на работе. В вашем кабинете, — затем продолжил с ударением. — Или я о чём-то не знаю?

Я почувствовал, как сжал челюсть, а ладонь, держащая телефон, непроизвольно напряглась.

— Я сейчас на выезде, — выдохнул я, стараясь говорить ровно, но в голос всё равно прорывалось то, что не удавалось сдержать. Земля под ногами будто сделалась зыбкой, как старый паркет в доме с привидениями. Вроде держит, но доверия не вызывает. — Мне показалось, что вы звоните по поводу Арины Родионовны. Что с ней… что-то случилось.

— А что с ней может произойти? — отозвался Родион Романович, и в голосе его как стальной клинок о гранит звякнул металл.

— Когда вы хотели бы встретиться? — резко сменил я тему, в надежде, что это хотя бы частично сгладит впечатление от моего ответа, полного тревожной заботы и лёгкой паники.

— Как можно скорее, — коротко бросил будущий родственник. Тон был деловой, как у человека, который не привык к прелюдиям.

— Я сейчас недалеко от центра, — быстро сориентировался я. — Мы могли бы пересечься где вам удобно.

— Вы знаете, где находится клуб «Эгоист»? — спросил Родион Романович, голос у него был всё тот же: сухой, спокойный, но с оттенком недоверия, которое ощущалось где-то между лопатками. — Я как раз здесь. Могу выписать вам пропуск.

— Спасибо, у меня есть, — ответил я, на автомате вытирая со лба испарину. Ладонь оказалась прохладной, а вот кожа лба была горячей, как будто мозг уже прокручивал десяток тревожных сценариев. — Прибуду в ближайшие полчаса.

— Жду, — лаконично отозвался Родион Романович.

Связь оборвалась, и я, не раздумывая, сунул телефон в карман пиджака. Он показался тяжелее, чем обычно, как будто вместе с аппаратом я убирал в карман что-то ещё — напряжение, догадки, ту самую паузу, в которой он не стал сразу отвечать про Арину. Паузу, за которую я успел умереть и воскреснуть.

— Что-то случилось? — прозвучал рядом голос Алексея Михайловича. Товарищ был спокойным, только в глазах таилась внимательность, которую не спутать с равнодушием.

Я мельком взглянул на него. Он не призвал тотемы, не начал читать молитвы на случай, если я вновь начну светиться, как маяк в загробном тумане. Просто стоял рядом. Как человек, который видел во мне что-то нечеловеческое, и всё равно остался.

И я был ему за это благодарен.

— Мне нужно в клуб «Эгоист». Нечаев назначил мне встречу, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Хотя внутри всё еще ощутимо покачивалось.

— Он в этом обществе? — с уважением протянул Суворов, удивление на лице сменилось лёгким восхищением. — Важный у тебя родственник.

Я только кивнул, не вдаваясь в подробности. Не стал рассказывать, что у нас в семье все мужчины автоматически становились членами этого клуба. Без лишних вопросов и церемоний. Вот только для меня «Эгоист» всегда оставался чем-то вроде фамильного сервиза: вот он есть, но использовать не с кем. Да и не тянуло туда.

Здание клуба «Эгоист» не имело вывески. Лишь старая, потемневшая от времени дубовая дверь с бронзовой ручкой и узкой вертикальной прорезью, за которой горел тусклый свет. Дом когда-то был кинотеатром — с полукруглым фасадом, облупленной лепниной над входом и высокими окнами, которые теперь были зашторены изнутри тяжёлой тканью. Фасад скрывался в глубине окружённого со всех сторон домами двора-колодца, чьи окна смотрели не наружу, а друг на друга, как уставшие собеседники, которым нечего сказать.

Это место не рекламировалось и не приветствовало случайных гостей. «Эгоист» существовал по законам старого Петрограда — в нём было всё, что требовалось: уединение, тишина и ощущение, что за этими стенами решаются вопросы, которые обычным людям лучше не слышать.

Здесь не играли музыку. Здесь говорили вполголоса. Или вовсе молчали.

Я бывал тут в детстве — отец привёл меня, когда счел нужным «показать, как устроен мир взрослых мужчин». Мне тогда было лет восемь. Я сидел в углу, одетый в слишком большой пиджак, и наблюдал за тем, как взрослые дяди в шелковых жилетах и дорогих часах пьют чай из фарфора, больше похожего на музейный, и произносят короткие, обрывистые фразы.

Никто не шутил. Никто не смеялся. Все говорили так, будто каждое слово стоило денег.

Но самым странным были не люди.

Призраков в «Эгоисте» было не просто много. И они словно были частью интерьера. Одни сидели в креслах, не отрывая взглядов от стен. Другие слонялись между столами, иногда наклоняясь к говорящим, чтобы что-то прошептать им на ухо. Некоторые подходили ко мне — осторожно, как будто я был хрупким сосудом, но смотрели на меня с явным интересом. Словно ждали, что я их услышу. И я слышал. Тогда ещё не всегда отчетливо, путаясь в голосах, но все же слышал.

Это был один из первых опытов, когда я осознал, насколько тяжёлой может быть тишина. Особенно та, которую никто, кроме тебя, не нарушает.

Привратник у входа в клуб «Эгоист» был из тех людей, что, кажется, родились сразу в форменной жилетке и с выражением лица «я вас сюда не звал». Он не улыбался, не здоровался первым и не торопился открывать дверь, даже если перед ней стоял кто-нибудь с фамилией из учебника по истории.

Посторонние сюда не входили. Ни по случайности, ни