Полковника Призывали? - Halfak

Гриша, чувствуя, как напряжение сгущается до предела, вклинился:— С кем ты там сцепился? — спросил он, окидывая зал взглядом. Столы перевёрнуты, осколки стекла сверкали, как звёздная россыпь. Раненых не было — лишь испуганные взгляды из-за укрытий.

Инок ткнул пальцем в свою окровавленную бровь, его усмешка стала шире:— Охрана на входе… — он протяжно зевнул, будто рассказывал о прогулке в парке. — Не пущали. Пришлось вежливо объясниться.

Он щёлкнул языком, и Гриша вдруг представил, как те двое верзил — с их дубинками — теперь валяются где-то на входе, собирая с земли свои зубы.

В зале повисла тишина, густая, как смог. Инок же, непринужденно подошёл к столу, налил себе виски в гранёный стакан — рука не дрогнула, будто он не был незваным гостем.

— Ну что, — он поднял бокал, рубин крови на виске перекликался с напитком. — За героя?

Люций стоял в дверном проёме, его пальцы в белых перчатках лениво перебирали бляху собственно ремня. Лицо — гладкое, будто выточенное из мрамора, — выражало скуку аристократа, заглянувшего в свинарник.

Но глаза, холодные как вакуум космоса, скользнули по Иноку, Кана и Грише, ловя каждую деталь.

— Мужики, — он растянул слово, будто пробуя его на вкус. — Вы тут так громко выясняете отношения, что аж в штабе слышно. Не поделите героя?

Инок первым опомнился, снова надев маску циничной небрежности:— Люций… А ты что тут забыл?

Тишина повисла в зале, густая и тягучая, будто воздух пропитали свинцом. Даже дроны замерли, их голограммы застыли в немом удивлении. Музыка стихла — остался лишь треск разбитого стекла под чьим-то ботинком.

Взгляды, острые как иглы, впивались в Люция. Его наглость витала вокруг, словно шлейф дорогих духов, смешанных с запахом собственной гнили.

Кан стоял, стиснув челюсти так, что скулы выпирали, как горные хребты. Каждое появление Люция действовало на него, как удар током — в висках стучало, в глазах мерцали красные искры. Он машинально потянулся к фляге у пояса, но передумал, сжав её в кулаке до хруста металла.

Гриша чувствовал, как ярость пульсирует в жилах, холодная и острая. Пальцы сами собой сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони, оставляя полумесяцы боли.

Всплывали воспоминания: Джонас, загнанный в угол подставой этой свиньи. «Гнилой червь…» — пронеслось в голове.

А Инок… Инок ржал. Его смех раскатывался по залу, как пулемётная очередь, сотрясая стены. Слёзы катились по щекам, оставляя блестящие дорожки на загорелой коже. Он схватился за живот, согнувшись вдвое, будто в него стреляли не пулями, а щекоткой.

— Ха-ха-ха! Ох, бля… — он выдохнул, шлёпнувшись на перевёрнутый ящик. — Вы гляньте на их рожи! Точь-в-точь как у тех охранников!

Люций тем временем скользнул в центр зала. Он остановился перед троицей, поправив перчатку с изяществом оперного дирижёра.

— Всех приветствую, — голос его был гладким, как лезвие бритвы.

В ответ — лишь щелчок взведённого курка где-то в толпе да сдавленный вздох.

— Эмм… Я не вовремя? — Люций приподнял бровь, играя в искренность.

Кан взорвался первым.— Люций, еще раз спрашиваю, как мать твою ты прошел сюда?! — его рёв заставил задрожать бокалы на ближайшем столе.

Спецназовец лениво махнул рукой в сторону Инока:— После этого дуболома — пара пустяков. — Его взгляд скользнул по Грише, будто оценивая товар на аукционе.

— Кстати, ты так и не рассказал, что стало с теми охранниками.

Инок вытер слёзы, всё ещё давясь смехом:— Приглашения нет, охрана не пускает… Нет охраны — нет проблем!

— Ты чего их гро.?! — Гриша и Кан рявкнули в унисон, как два разъярённых пса.

Инок лишь рассмеялся снова, подняв руки в мнимой сдаче:— Расслабьтесь! Я их просто… вырубил. Сильные сволочи, еле справился.

Люций кивнул, его губы изогнулись в полуулыбке:— А я, — он щёлкнул пальцами, будто вспоминая пустяк, — дал им на лапу.

Гриша шагнул вперёд, перекрывая шум:— Вы оба… — он ткнул пальцем в Люция и Инока, — как крысы в амбаре. Шныряете, воруете, а потом удивляетесь, почему все вас не особо любят!

Тишина в зале стала гуще, будто воздух превратился в сироп. Гриша стоял, впиваясь взглядом в Люция, чья тень, растянутая под лучами прожекторов, казалось, поглощала всё вокруг. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки — ногти впивались в кожу, оставляя алые отметины.

— Ну и зачем ты здесь? — голос Гриши прозвучал как скрежет металла.

Люций, не моргнув, поправил воротник мундира, отполированный до зеркального блеска. Его движения были медленными, театральными, словно он разыгрывал роль короля перед нищими.

— Хочу пригласить тебя к себе, — произнёс он, растягивая слова, будто раздавая конфеты на празднике. — Звание, деньги, почёт… — пауза, губы изогнулись в улыбку-лезвие. — Всё в комплекте.

Слова повисли в воздухе, как петля на виселице. Где-то за спиной Инок, прислонившись к стене, давился смехом. Его всхлипы разрывали тишину, будто пули рикошетом — нервные, резкие, неуместные.

— Люций, ты... — Гриша шагнул вперёд, но Кан перехватил инициативу, вскипев яростью.

— ...Ахуел! — рявкнул полковник, выдергивая пистолет из кобуры. Его лицо пылало, вены на шее пульсировали, как канаты.

Люций замер, его брови изящно поползли вверх, будто пытаясь сбежать с холста идеально выбритого лица. Взгляд скользнул сначала на Кана, чья челюсть сжалась словно гидравлический пресс, затем на Инока — тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, как медведь на раскалённых углях.

— Я вот не понял... — гладкий голос Люция зазвенел, как клинок по хрусталю. — Вы же двое здесь для той же цели. Чем я хуже?

По залу прокатился шёпот — тысяча паучьих лапок зашуршала по бетону. Бокалы в дрожащих руках запели тонким звоном.

Инок внезапно рванул вперёд, сапоги гулко ударили по полу. Его тень, растянувшаяся до потолка, на миг поглотила Люция целиком.— Мало тебе было в прошлый раз? — рычание вырвалось сквозь оскал, напоминающий разорванную цепь. — Сейчас добавлю!

Люций отступил на шаг, перчатки впились в бархат воротника. Но прежде, чем клыки ярости впились в плоть, между ними врос Кан — грузный, краснолицый, пахнущий порохом и дешёвым виски.

— Разборки — на улице! — его рёв разорвал воздух, как светошумовая граната. — Гриша мой человек. Вырубите это на своих тупых носах!

Внезапная тишина стала гуще киселя. Инок повернулся к Грише медленно, словно робот с разряженными батареями. — Ты серьёзно хочешь гнить в этой пехотной помойке?