54 по шкале магометра - Мария Папкова

Без работы Васков заскорузлые и чёрные, словно в угольной пыли руки не знал куда девать. Доставал кости, складывал обратно. И поднималась в его душе накопленная муть, антрацитом глушила мысли и застилала взор.

***

Откуда эти ребятишки взялись? Жалко их Васкову не было, но и себе он прока не видел. Вышел к ним без желания и дум – просто так. Хотите – пожалуйста.

– Вы в курсе вообще? – Васков вывалил фишки. Ого – тёмные совсем, чернее ночи стали.

– В курсе, в курсе, – нервничал толстячок.

– Ну лады. Моё дело предупредить. Правда вряд ли сработает. – Васков вяло замешал камни.

– Это ещё почему?

Вышла девчонка – точно, их же трое было. Васков глянул на неё и чуть не ахнул. Как так сразу не подметил. Словно двадцать лет назад: тонкая шея, глаза бездонные, вот только смотрят так… Строго и… с надеждой?

– А вы чего собственно хотите? – Прищурился он, стараясь унять сердце.

– Счастье своё нашли и не хотим его потерять, – бодро ответил толстячок и вспотел ещё сильнее. – Зафиксировать ситуацию, так сказать.

Васков обвёл глазами всех троих. Толстячок пыхтел, очкарик уставился в пол, а девчонка смотрела прямо в глаза. Смотрела всё так же: словно только он, Васков, и может её спасти.

– Разогнать надо. Чтобы было, чего фиксировать. Песня рыбья не зазвучит, пока фишечки с колёсиками – тут-тук, вместе, разом. И только после – остановка и… это самое.

– Так поедемте же! – воскликнула девчонка.

Васков с удивлением слушал своё словно только что ожившее сердце. Он вдруг понял, что ему перестало быть всё равно – забивать "козла" он уже не хотел. Не хотел очевидного конца партии, а не делать "рыбу" он уже давно разучился…

Он развёл руками:

– Так я-то что? Я проводник…

– А машинист сказал, что вы всем заправляете! "Башмаки" только убрать, и поедем, – напирала девица.

Всё-то он знает, машинист ваш, подумал Васков.

Ну допустим.

И ноги сами понесли по скользким ступеням на мокрую улицу выбивать "башмаки".

Машинист не врал – вагон был давно отцеплен от тепловоза. И уклон имелся. Бац-бац – Васков заскакивал уже на ходу. Сердце бухало всё сильнее.

– Разбирайте фишечки. Да поскорее – горка тут небольшая.

"И никакой рыбы!", – повторил он слова деда мысленно, зажмуриваясь и вслушиваясь в перестук колёс и доминошных костей, с готовностью выкладываемых пассажирами. Сморгнув одну, другую позицию, удержал с внутренним стоном, на жилах руку с нужной костяшкой для неизбывной "рыбы", выдохнул, стряхнул испарину.

Показалось – посветлели камни. А в мозгу тихо-тихо заиграла песня. Про паровоз, про вперёд. Васков прикрыл глаза, на лицо прокралась забытая улыбка. Вагон разгонялся, горка удлинилась бесконечностью.

– Рыба! – заорал толстячок, затыкая костью доминошную пасть.

– Танька, жми! – закричал очкарик.

Васкова резкой силой стоп-крана швырнуло со скамьи на грязный пол, головой ударяя об острый угол.

Гаснущим сознанием он вырвался из оков поезда. Оставляя расплющенные мечты, оставаясь при своих. При деде.

Сергей Седов

На сопки. К евражкам

– Смысл, – смеялась Напрокат, – смысл прежде счастья, да, Кошка?

Мусорные птицы не отставали – бежали толпой, нелепо подпрыгивали, налетая друг на друга и падая. Мы бы легко оторвались, если бы Напрокат согласилась бросить свой железный трон. Каждые десять минут нам приходилось опускать его на асфальт и отдыхать – разминать скрюченные пальцы, трясти руками, прислушиваться к ощущениям в поясницах – до тех пор, пока из-за очередного поворота не показывалась стая смешно переваливающихся птиц со здоровенными черными клювами, при взгляде на которые все веселье утихало сразу.

Это была самая неспешная погоня в мире. Шоссе петляло. По обе его стороны тянулись трубы мусоровода, в небе висело солнце, согревающее всех, кроме меня. Чуть теплее становилось только при взгляде на Напрокат. Краем глаза я все время видел ее клепаную черную куртку, увешанную гайками, шайбами и прочей блестящей мелочью.

К трону были приделаны железные колесики. Такие маленькие, что катить не получалось – они застревали в каждой выбоине. Оставалось только тащить. Напрокат все смеялась и повторяла: “Смысл, Кошка, смысл!”

Мне уже казалось, что до распределительной станции мы не доберемся никогда. Поэтому меня здорово отпустило, когда впереди показался стеклянный куб в металлической оплетке. Но когда мы подбежали ко входу, оказалось, что двери заперты. Мы растерянно переглянулись – когда мы уходили, оставили их распахнутыми.

– Автомат сработал! – Напрокат сердито толкнула стеклянную дверь. – Дура я, про таймер забыла!

Я оглянулся. Птиц мы обогнали минуты на три, не больше. Одно из окон на верхних этажах было распахнуто.

– Заберусь и открою изнутри. Продержись!

Напрокат что-то ответила, но я не слушал. Смазывал ладони страховочным гелем, прикидывал, где удобнее подняться. Вот семейные навыки и пригодились. Я подпрыгнул, зацепился рукой за стальную балку, оттолкнулся ногой и…

Внизу что-то грохнуло и зазвенело. Я посмотрел вниз – Напрокат просто протаранила стеклянную дверь своим троном. Армированное стекло пошло трещинами. Напрокат оттащила кресло и повторила маневр. Во второй раз стекло целиком вывалилось из рамы.

– Возвращайся, Кошка! Представление отменяется.

Она дернула меня за ногу, и я неловко приземлился на асфальт.

– И что теперь? – спросил я, когда мы оказались внутри. – Они теперь просто войдут вслед за нами.

– Как-то не подумала, – поморщилась Напрокат, – если что, будем отбиваться.

К счастью, не пришлось. Стая стояла снаружи и разглядывала нас через пустую раму. Заходить внутрь распределителя они не решались.

– Тупицы! – Напрокат покатила свой трон по кафельному полу, беспечно повернувшись к птицам спиной. Трон подпрыгивал и лязгал на каждом шве между плитками. Стая смотрела ей вслед. Молодой самец, переваливаясь, сделал несколько неуверенных шагов к проему. Его сердито окликнули, и он поспешно вернулся к своим.

***

– Не прозвище. Фамилия, – Напрокат включила газовый резак. – По семейной легенде пра-пра-пра-прабабушку даже зачали на сталепрокатном станке. В середине индустриального века, прикинь? Она видела По-Настоящему-Большие-Домны! Такая у меня семья – металлурги на всю голову… Была. До тех пор, пока меня не позвало.

Я кивнул. Так оно и бывает, кем бы ты ни был, а услышав зов, сразу становишься для всех чужим, бесполезным, сломанным. Тебя больше нельзя ни вразумить, ни приспособить к делу. Только и остается, что отпустить на все шестнадцать сторон света – валяй, сынок, ищи свое счастье.

Моя фамилия – Кошка. Для тех, кто в теме, ясно, что я из семьи высотников, а мурчащие шерстяные дурни здесь ни при чем.