Опасные видения - Коллектив авторов

его лицо цепенеет от шока. Он собрался с силами и взглянул в соседнюю камеру – и все нервы в теле дрогнули. Парень смотрел на него. Тускло-темными глазами, едва проглядывающими под щеткой волос, он изучал Лью, как мясник рассматривает обветренный говяжий отрез.

Лью придвинулся ближе к прутьям между его камерой и камерой старика. Его голос стал хриплым шепотом:

– Сколько человек он убил?

– Никого.

– ?

– Он ловец. Находил какого-нибудь одиночку в ночи, опаивал и вел домой к доку, который извещал банду. А убивал уже док. Если бы Берни доставил мертвого кандидата, док освежевал бы его самого.

Старик сидел спиной к Лью. До этого он поворачивался, чтобы говорить, но теперь будто терял интерес. Его руки, скрытые от Лью костлявой спиной, пребывали в постоянном нервном движении.

– Скольких он поймал?

– Четырех. Потом уже поймали его. Не самая светлая голова у нашего-то Берни.

– А ты что сделал, раз попал сюда?

Старик не ответил. Совершенно проигнорировал Лью; его плечи подрагивали, пока он двигал руками. Лью пожал плечами и упал навзничь на койку.

Был четверг, семь часов вечера.

* * *

В банде было три ловца. Берни еще не судили. Второй погиб; держался за край подвижной пешеходной дорожки, как тут его руку прошила пуля милосердия. Третьего отвезли в больницу по соседству с судом.

Официально он еще значился живым. Приговорен, апелляция отклонена; но он еще был жив, когда его накачали обезболивающими и забрали в операционную.

Санитары перенесли его со стола и вставили в рот трубку, чтобы он дышал, погруженный в ледяную жидкость. Опустили его без плеска и, пока снижалась температура тела, в вены закачали что-то еще. Почти полпинты. Температура упала до нулевой, сердцебиение становилось все медленнее и медленнее. Наконец сердце остановилось. Но его еще можно было завести заново. Людей возвращали и из этого состояния. Официально торговец органами еще значился живым.

«Врач» представлял собой череду приборов с конвейером между ними. Когда тело достигло определенной температуры, конвейер ожил. Первый аппарат сделал серию надрезов на груди. Врач мастерски и механически провел резекцию сердца.

Официально торговец органами уже значился мертвым. Его сердце немедленно отправилось на хранение. За ним последовала кожа, почти вся – целая, вся – еще живая. Врач разбирал его на части с особой тщательностью, словно гибкую, хрупкую, невероятно сложную мозаику-головоломку. Мозг спалили вспышкой пламени, прах сохранили для захоронения в урне; но все остальное тело – в шматах, мелких кусочках, тончайших слоях и длинных трубках – отправилось на хранение в больничные банки органов. Любой элемент можно было мгновенно упаковать в чемодан и доставить в любую точку мира меньше чем за час. Если повезет, если правильные люди заболеют правильными болезнями в правильный момент, торговец органами спасет больше жизней, чем отнял.

В чем и заключалась суть.

* * *

Лежа на спине и уставившись в потолочный телевизор, Лью вдруг начал дрожать. Ему не хватало сил сунуть наушник в ухо, а бесшумное движение мультяшек вдруг стало устрашать. Он выключил телевизор, но и это не помогло.

Его разберут частью за частью и положат на хранение. Он никогда не видел банк органов, но у его дяди была мясная лавка…

– Эй! – крикнул он.

Пацан вскинул глаза – единственное живое в нем. Старик взглянул через плечо. Охранник в конце коридора поднял взгляд, потом вернулся к чтению.

Страх засел в животе Лью, колотился в горле.

– Как вы это выносите?

Пацан уронил взгляд на пол. Старик спросил:

– Что выносим?

– Вы что, не знаете, что с нами сделают?

– Только не со мной. Меня не разделают, как хряка.

Лью тут же подскочил к прутьям:

– Это почему?

Старик понизил голос:

– Потому что у меня бомба вместо правой бедренной кости. Я взорву себя. А что найдут, им уже не пригодится.

Надежда развеялась, оставив только горькое послевкусие.

– Псих. Как ты засунул бомбу в ногу?

– Вынимаешь кость, просверливаешь отверстие, внедряешь бомбу, извлекаешь из кости всю органическую материю, чтобы не загнила, возвращаешь кость. Потом, конечно, упадет число эритроцитов. Я тут хотел тебя спросить. Хочешь присоединиться?

– Присоединиться?

– Прижмись к прутьям. Этой штуки хватит на двоих.

Лью поймал себя на том, что пятится.

– Нет. Нет, спасибо.

– Как знаешь, – сказал старик. – Я же так и не сказал, за что я тут? Это я – док. Берни ловил людей для меня.

Лью пятился до противоположной решетки. Почувствовал ее лопатками и развернулся, обнаружив, что пацан тускло таращится ему в глаза с двух футов. Торгов– цы органами! Он окружен профессиональными убийцами!

– Я знаю, что это такое, – продолжил старик. – Со мной это не сделают. Ну, что ж. Если уверен, что не хочешь чистой смерти, тебе лучше залечь за койкой. Она прочная.

Койка представляла собой матрас и пружины на цементном блоке, едином с цементным полом. Лью свернулся за ним калачиком, прикрыв глаза руками.

Он знал, что не хочет умирать сейчас.

Ничего не произошло.

Через некоторое время он открыл глаза, убрал руки и выглянул.

Пацан смотрел на него. На его лице впервые расползлась кислая ухмылка. Охранник, который всегда сидел на стуле у выхода, теперь стоял в коридоре за решеткой и смотрел на него. Смотрел озабоченно.

Лью почувствовал, как кровь приливает к шее, носу и ушам. Старик над ним издевался. Лью хотел было подняться…

И тут на мир обрушился молот.

Охранник лежал переломанным у решетки камеры напротив. Юнец с жидкими волосами выбирался из-за своей койки, мотая головой. Что-то застонало; стон перерос в крик. Воздух был полон цементной пыли.

Лью встал.

На всех поверхностях, обращенных к месту взрыва, размазалась тонким слоем кровь, как красное масло. Как Лью ни старался – а он не особенно старался, – не видел ни следа старика.

Только дыру в стене.

Значит, он стоял… прямо… там.

В дыру можно проползти. Но она в камере старика. Силиконовую обивку с прутьев между камерами сорвало, остался только металл толщиной в карандаш.

Лью попытался протиснуться.

Прутья гудели, вибрировали, хотя звука не было. Почувствовав вибрации, Лью почувствовал и то, как засыпает. Он втиснулся между прутьями, застигнутый между растущей паникой и акустическими глушилками, наверняка сработавшими автоматически.

Прутья не поддавались. Зато поддалось тело – а прутья были скользкими от… Все, прошел. Он сунулся в дыру в стене и посмотрел вниз.

Высоко. Так высоко, что закружилась голова.

Суд округа Топеки располагался в небольшом небоскребе, а камера Лью наверняка находилась под самой крышей. Он видел перед собой сплошную бетонную плиту, испещренную окнами заподлицо со стеной.