Отражение зверя - Галина Дмитриевна Гончарова

Рэн внимательно слушал, потом согласно опустил ресницы.

– На Шагрене это тоже узнали. Меня послали найти осененного Его милостью и привезти на Шагрен.

Бертран не был бы собой, если бы не спросил:

– А зачем? Привозить то есть?

– Мы утратили милость Многоликого. Ее можно вернуть…

Бертран аж назад от Рэна шарахнулся.

– На смерть повезешь?! Да?!

Теперь настала уже очередь Рэна дернуться назад, зашипеть зло и коротко от прострелившей все тело боли.

– Рехнулся?!

– А ты не знаешь? Правда?

– Чего я должен знать?

Бертран потер лоб.

– Ну… это. – Вроде и не страдал он никогда косноязычием, а вот признаваться в своих грехах неприятно. Тем более, шагренец, они такие, строгие. – Я ж не просто так из храма ушел, злость меня взяла. Парни в могиле, а тейн будет жизни радоваться? Залез я в библиотеку, что смог унести, то и спер, а остальное спалил!

Рэн покачал головой.

– Книги… жаль.

Книга – редкость и ценность, глаза мудрецов, глядящие на тебя со старых страниц, и голоса детей над лугом, слова, остающиеся в вечности. Уничтожить книгу, как убить человека[27].

– А мне парней было жаль, – огрызнулся Бертран. – Тейна я убить не смог бы, и что-то такое ему сделать тоже, ну хоть так его достал, гада!

Спорить было сложно, Рэн махнул рукой.

– Хорошо. Почему ты это сказал?

– Потому что. Знаешь про свитки на шелке?

– Знаю… это мы вышивали. Наш обычай.

– Ну вот. Я такие и спер, их вынести легко, вокруг себя обмотал, да и неси, и воды они не боятся, и удобно, и не поймет никто, что это такое. Для моряков, вон, тряпка она и тряпка, на портянки годится? Нет, не годится, скользкая потому что. Вышивка шелком по шелку, старая.

– И?

– Там и про вас написано. Про то, как приносили в жертву осененных милостью Многоликого, старались ее вернуть. У вас такое было? Ты сейчас за этим пошел?

Рэн от такой заявочки аж головой замотал.

– Я? Нет, никогда, я воин, не палач!

Дурнота накатила, в ушах зазвенело, завыло, от одной мысли… его что – правда послали привезти человека на смерть? ДА? Как палача, как самое презренное существо в мире?!

Брат не мог!

Или мог? Или Ишуро все знал, просто не сказал Рэну? Могло такое быть?

Самое ужасное, что могло.

И знать мог, и не сказать – к чему им лишние тяжести? Есть задание, его надо выполнить, а что, сделав такое, человеком быть перестанешь… это как?! За что, брат?!

Бертран сунул под нос смертельно побелевшему шагренцу нюхательную соль.

– Ну-ка, дыши! Рехнулся, что ли? Ты тут сдохнуть решил, гад?!

Рэн медленно вдыхал и выдыхал воздух. Едкий запах соли прочищал разум, отгонял прочь мерзкие мысли.

– Это правда?

– Что думаешь, о таком врать можно? – насупился Бертран. – Вот что, я тебе свитки эти принесу. Их тейн особо ценил, хранил в тайнике, вот сам и почитаешь. Еще я врать тебе буду! Всю жизнь мечтал, аж повизгивал! Тьфу!

Рэн прикрыл глаза.

– Прости. Устал. Принеси, пожалуйста, я почитаю. Там на нашем языке?

– Часть так, часть этак, – Бертран понял, что шагренцу еще и похуже пришлось, и злиться перестал. И правда, для него это неожиданность, а что это значит?

Правильно. Что его еще сильнее обманули, чем Бертрана.

– Прошу.

– Принесу я, принесу. Только не объясняй никому, что это такое, и постарайся не показывать, понял? Уж капитан-то точно поймет, что к чему, а это ценность и редкость.

Это Рэну объяснять и не надо было. Как себя поведет капитан, окажись у него в руках, считай, новый корабль? Никто не знает… лучше не провоцировать.

– Хорошо. И – спасибо.

Бертран шмыгнул носом.

– Не за что. Сейчас свитки принесу, пусть пока у тебя полежат, и пойду. Матросов мало, всем работать приходится, тяжко.

– Спасибо. Я тебя не подведу. Слово.

Бертран кивнул.

И только выйдя из каюты боцмана, в которой сейчас лежал шагренец, вдруг осознал, что ему стало чуточку легче. Тяжело же, когда ты один, и даже поделиться тебе не с кем, и поговорить. А сейчас… он один, и этот парень один. Может, они и смогут понять друг друга?

* * *

– Вы понимаете, что я могу так и головы лишиться?

– Понимаю, эрр. Но если так, я могу просто дать бумагам ход, – Алесио Ихорас смотрел насмешливо. – Почему нет? Воровать вам понравилось, вы попробовали, вы не попались, так чего ж теперь? Ах, простите, попались.

Эрр Расмус стиснул кулаки.

– Вам не понять!

– Конечно, мне не понять. Я, как человек, который в жизни всего добился умом, не пойму того, кто делает карьеру другим местом. Но это еще ладно, решили вы пойти на содержание к эрре Верни, но зачем же было так мелко пакостить? Воровать, шантажировать…

Расмус зло зашипел.

Зачем-зачем, думаете, этих подачек ему хватало?! Он молод, красив, обаятелен, и… и так беден! Ему даже новый жилет иногда купить не на что! Да что жилет! Вы не понимаете, ему иногда даже есть приходится на дворцовой кухне, благо его там привечают, и покушать дают, но это… это унизительно!

Бедность… когда у тебя только и есть, что титул, когда ты младший сын младшего сына, когда наследства тебе не будет ниоткуда – в семье вообще лишних денег нет, а так хочется… да просто – всего! И когда эрра, которая тебе в матери годится, начинает делать недвусмысленные намеки – почему бы и не поддаться? А потом и вторая, третья… Эрр Вейнард вообще предпочитал женщин постарше. Не потому, что вкус у него такой, просто женщинам помоложе надо делать подарки, а женщины постарше могут дарить ему всякие приятности и полезности, вроде хорошего кинжала, или перстня с бриллиантом, или просто кошелечка с деньгами.

Но сначала-то ему хватало. А потом… потом стало мало!

Захотелось перстень не с изумрудом, а с бриллиантом, да не один камушек чтобы был, а четыре, так сейчас модно носить, и пряжки на туфли с бриллиантиками – в тон. Захотелось не просто шляпу с пером, а шляпу с пером, крашенным в четыре цвета, по той же моде. А это деньги и деньги. И где их взять?

Но однажды любовница совершенно случайно потеряла у него дорогую сережку.

А потом эрр Расмус принялся создавать такие случаи целенаправленно. Сам мог навестить шкатулку с драгоценностями или совершенно случайно что-то прихватить – и что?

Эти старые дуры ему и так