Корпорация Vallen'ок 3 - Сергей Хардин

— Ещё! Ещё немного! — умолял я самого себя.

Я уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь, чтобы упасть в этот спасительный свет.

Но моя рука прошла сквозь неё. Дверь была миражом. Моя рука, а за ней и весь я, провалились в абсолютную, беззвёздную пустоту. Не было ни верха, ни низа, ни звука, ни света. Только всепоглощающее ничто, тишина, от которой звенело в ушах.

Я обернулся. Тень уже была здесь. Она не набрасывалась, а просто медленно, неотвратимо приближалась, заполняя собой всё пространство. Она коснулась моего ботинка, и он бесшумно рассыпался в пыль. Коснулась края брюк — и ткань обратилась в прах. Она пожирала меня, стирала самое моё существование, без злобы, без усилия, как время стирает надпись на песке.

Она поднялась выше. Касание её было ледяным и пустым. Моя нога… бедро… живот… Я пытался закричать, но у меня уже не было рта. Я пытался бороться, но у меня не было и рук. Я растворялся, тихо и безвозвратно, становясь частью этой вечной, безмолвной пустоты. Я стал никем. Я стал ничем!

Я дёрнулся и проснулся с коротким, сдавленным стоном, который застрял в пересохшем горле. Сердце колотилось бешено, выпрыгивая из груди. Все тело было покрыто липким, холодным потом, простыня подо мной промокла насквозь. В груди давила невыразимая, животная тоска — чувство полной, абсолютной потерянности.

В комнате было темно. Только слабый свет уличных фонарей пробивался сквозь щели жалюзи, рисуя на полу бледные полосы.

На кровать осторожно запрыгнуло что-то тяжёлое и тёплое. Потом раздалось тихое посапывание, и нос уткнулся мне в щеку. Момо. Она пришла, почувствовав мой кошмар.

Она легла рядом, прижавшись всем своим тяжёлым, грузным телом ко мне, положила свою голову мне на грудь и издала глубокий, горловой звук — нечто среднее между рычанием и мурлыканьем. Её сердце билось ровно и громко.

Мы так и лежали в темноте. Я прислушивался к её дыханию, к биению её сердца, пытаясь загнать обратно, в самые тёмные уголки сознания, тот ужас небытия, что пришёл ко мне во сне.

Кошмар отступил. Но тяжёлое, ледяное предчувствие, посеянное словами Риоты и удобренное теорией Каору, осталось. Оно висело в воздухе комнаты, невидимое, но осязаемое. Обещание расплаты.

Я так и не сомкнул глаз до самого утра, держась за свою собаку, как тонущий за последнюю дощечку в бескрайнем, холодном океане.

Прошла неделя после той встречи в кабинете, пахнущем старыми книгами и благовониями. Семь дней я жил с постоянным, фоновым чувством, будто на затылке у меня выжжено невидимое клеймо, которое видят только избранные или обречённые. Каждый звонок, каждый стук в дверь заставлял меня вздрагивать. Я ловил себя на том, что анализирую взгляды незнакомцев в лифте, прислушиваюсь к шагам в коридоре. Страх перед Мураками Риотой был не животным, иррациональным ужасом, а холодным, трезвым пониманием того, что я пересёк незримую черту и теперь живу в его вселенной, по его правилам. И он мог в любой миг решить, что моя игра ему надоела.

Чтобы заглушить тревогу, я встал из-за стола и подошёл к панорамному окну. Осака лежала у моих ног — бескрайнее море огней, стекла и стали. Отсюда, с высоты, она казалась игрушечной. Я искал глазами тот самый переулок, затерявшийся где-то в лабиринте улиц, но найти его было невозможно. Эта незримая связь между мной и стариком, протянувшаяся через весь город, давила на плечи невыносимой тяжестью.

Вернувшись к столу, я с силой провёл рукой по лицу, как бы стирая усталость. Взял со стола идеально отполированный латунный пресс-папье — тяжёлый, холодный. Перекатывал его с ладони на ладонь, чувствуя его вес, его плотность. Это было что-то реальное, осязаемое, в отличие от призрачной угрозы, нависшей надо мной. Я сжал его в кулаке до побеления костяшек, наслаждаясь почти болезненным ощущением, что я ещё могу что-то контролировать.

В этот момент на краю стола вспыхнул экран моего смартфона. Не звонок, а лишь уведомление в специальном мессенджере. Сердце на мгновение замерло, а затем заработало с новой силой, тяжело и гулко отдаваясь в висках. Сообщение было от Накамуры Кайто.

Я отложил пресс-папье, и ладонь внезапно стала влажной. Палец дрогнул, когда я касался экрана, чтобы разблокировать его.

Сообщение было лаконичным, сухим и бесстрастным, в стиле Кайто.

— Наблюдение за целью К. прекращено. Объект более не активен. Исчез из своей квартиры трое суток назад. Вещи на месте, автомобиль в гараже. Вероятность устранения — 97,4%. Рекомендую повышенную бдительность — возможна ответная реакция со стороны связанных с ним лиц. Отчёт о затратах приложен. К.

Я прочитал сообщение. Затем перечитал ещё раз, медленно, вглядываясь в каждое слово.

«Устранение» — термин, за которым скрывалась простая и чудовищная реальность: Кэзуки больше не было. Его стёрли, Мураками Риота провёл чистку. Быстро, тихо, эффективно. Без эмоций и следов.

Я должен был чувствовать облегчение, триумф. Один из ключевых врагов повержен, причём чужими руками. Но вместо этого по моей спине медленно пополз ледяной мурашек. Не облегчение, а леденящая душу пустота. Это было не похоже на победу. Это было похоже на затишье в эпицентре бури, на ту звенящую тишину, что наступает после взрыва, когда ты ещё не понимаешь, цел ли ты, но уже знаешь, что мир вокруг изменился безвозвратно.

Лёгкость, с которой это было сделано, пугала больше всего. Один человек — пусть и дерзкий, жестокий, но живой, дышащий — просто перестал существовать по одному мановению руки. И я видел эти руки. Видел глаза, которые отдали этот приказ. И теперь я остался с ним наедине. Следующий ход был за мной. Или за ним?

Я подошёл обратно к окну. Город сверкал, жил своей жизнью, ничего не подозревая. А я стоял за стеклом, в своей безопасной башне, с холодом тяжёлого металла в руке и с ледяным комом в груди. Угроза в лице Кэзуки исчезла. Но её сменила куда более огромная, безликая и неумолимая тень. И я только что получил от неё первое, безмолвное и однозначное послание.

Вечер опустился на Осаку, окрасив небо в густые лилово-синие тона. Я вернулся в свою квартиру-аквариум в «Холмах гармонии», чувствуя себя выжатым как лимон. Напряжение последних дней не отпускало, превратившись в постоянную, ноющую боль у висков. Новость об устранении Кэзуки висела в сознании тяжёлым свинцовым шаром, от которого невозможно было увернуться.

Я пытался заставить себя поесть. Разогрел какой-то полуфабрикат, запах которого казался мне сейчас