Корпорация Vallen'ок 3 - Сергей Хардин

ему следующее: 'Мураками-сама, на меня было совершено покушение. Мою жизнь попытались отнять. Я человек совершенно чужой в вашем мире, но я знаю одно: у каждой реки есть своё начало, а у каждого дела — свой хозяин. И, прежде чем поднять шум, обратиться в полицию или нанять ещё больше охранников, я счёл своим долгом прийти к Вам, как к патриарху этих улиц.

Я видел, как выражение лица Фудзивары постепенно меняется: от недоверия к любопытству, от любопытства к пониманию.

— Я скажу ему, что вёл своё маленькое расследование, исключительно чтобы найти виновного. И к своему величайшему изумлению и огорчению, — я сделал паузу, вкладывая в эти слова всю горечь искреннего недоумения, — я обнаружил, что следы ведут к человеку, носящему Вашу фамилию. К Вашему племяннику, Мураками Кэзуке.

Я откинулся на спинку стула, давая ему прочувствовать мои слова.

— Я не буду ничего утверждать, не буду тыкать пальцем. Я просто почтительно положу перед ним всё, что у меня есть. Запись, фотографии. И скажу: 'Я не смею делать выводов. Я не смею верить глазам своим. Возможно, это провокация против меня, или, что страшнее, против Вас и Вашей семьи. Я принёс это Вам, потому что только Вы, Мураками—сама, имеете мудрость и право разобраться в этом деле и вынести свой вердикт. Я всего лишь проситель, ищущий справедливости у источника власти.

Фудзивара сидел, не двигаясь, и его лицо было бледным.

— Вы… ты вообще понимаешь, на что подписываешься? — прошептал он. — Это как поднести зажжённую спичку к бочке с порохом, стоя по колено в бензине.

— Я понимаю, — внутри у меня всё пересохло. — Но это единственный способ не получить пулю в лоб сразу после первых слов. Я не приношу ему плохую новость. Я приношу ему возможность. Возможность проявить величие, справедливость, мудрость. Я лью ему в уста мёд, под которым скрывается самый горький яд. Его ярость будет направлена не на гонца, а на того, кто осмелился опозорить его имя, заставив постороннего человека приползти к его порогу с таким унизительным для всей семьи известием. Он будет уничтожать не меня, а позор. А я останусь почтительным союзником, который проявил должное уважение к иерархии. Я надеюсь.

Я замолчал, дав Фудзиваре прочувствовать весь изощрённый цинизм моего плана. Тот медленно, очень медленно выдохнул. Он поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидел нечто новое — не уважение, не страх, а некое подобие ужасающего восхищения перед тем монстром, в которого я превращался.

— Он может тебя убить просто за то, что ты посмел следить, — голос его был хриплым. — Он уже это может счесть немыслимой наглостью.

Мой собеседник ещё долго молчал, смотря в свою пустую чашку, как в гадальную сферу.

— Хорошо, — наконец капитулировал он. — Я помогу организовать встречу, а заодно помогу подготовиться. Скажу, как подойти, как говорить, куда смотреть. Но сама встреча — это всё сам. Я туда не пойду.

— Я и не ждал иного, — я резко поднялся. — Просто будьте на связи. Если через три часа после моей встречи я не выйду на связь, считайте, что Ваш протеже более не будет звонить с вопросами. Никогда!

Я не стал ждать ответа, а молча вышел из кафе, оставив его одного наедине с его страхами и моим безумием.

После полумрака забегаловки вечернее солнце резко ударило по глазам. Я шёл, но вместо страха чувствовал странное, леденящее душу спокойствие. Я шёл не на смерть, а на самую важную встречу в своей жизни. Мне требовалось сыграть роль скромного просителя перед царём подполья. И от того, насколько убедительно я смогу притвориться почтительным и слабым, зависело, смогу ли я остаться в живых и добиться своего.

Это была афера, величие которой заключалось в том, чтобы притвориться ничтожеством.

Глава 26

Дверь закрылась за мной, и я прислонился спиной к её поверхности, давая глазам привыкнуть к полумраку прихожей. Тишину нарушило знакомое шуршание и цокот когтей по деревянному полу. Из гостиной, забавно помахивая обрубком хвоста, выкатился мой личный антистресс — Момо. Она фыркнула, уловив знакомый запах, и деловито подошла, ткнувшись носом мне в ладонь.

— Что, скучала? — мой голос прозвучал хрипло. Я опустился на корточки, позволив ей обнюхать моё лицо. — Да, я знаю, знаю. Совсем забросил тебя.

Она ответила коротким, недовольным «уфф», что на её языке означало требование немедленно начать играть, я уже научился различать эти нюансы. Её простодушная радость была лучшим противоядием от всей этой корпоративной и клановой паутины.

— Ладно, ладно, — я скинул пиджак, повесил его на вешалку и потянулся к шкафу. — Где же твой… ага, вот он.

Я достал её сокровище — прочный канатик из переплетённых веревок, уже изрядно потрёпанный в честных боях. Момо моментально преобразилась. Она замерла в стойке, напряглась, а её курносое лицо приняло комично-серьёзное выражение настоящего бойца. Я поводил игрушкой из стороны в сторону, а она следила за ней взглядом опытного охотника, издавая низкое, угрожающее рычание где-то глубоко в глотке.

— Ну, давай! Попробуй отними! — я бросил ей вызов.

Она рванулась с места с удивительной для своего телосложения скоростью и вцепилась в канатик мёртвой хваткой. Мы устроили настоящую битву титанов прямо в коридоре. Она яростно трясла головой, рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, а я изображал, что вот-вот не удержу и отпущу. На несколько минут я забыл обо всём: об Амано, о Риоте, и о часах. Существовали только я, моя собака и её победный, торжествующий рык, когда ей на секунду удавалось пересилить меня.

— Ладно, сдаюсь! Ты победила! — наконец, я со смехом отпустил канатик.

Момо гордо прошествовала с трофеем в гостиную, чтобы потрепать его в спокойной обстановке. Я, тоже получив в свою очередь порцию бодрости, прошёл на кухню, чтобы налить ей свежей воды. Наливая воду в миску, я чувствовал, как напряжение постепенно уходит, сменяясь странным, холодным спокойствием. Путь был выбран, осталось только пройти по нему до конца.

Именно в этот момент дал о себе знать телефон, чей резкий звонок прорезал тишину квартиры. Я медленно поставил миску на пол и вытер руки. На экране горело имя «Фудзивара Кэйташи». Я сделал глубокий вдох и принял вызов.

— Слушаю, — мой голос прозвучал ровно и спокойно.

— Ну что, герой, — раздался в трубке его усталый голос, без предисловий