Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3) - Сергей Фомичев

вотчину, чтобы продемонстрировать очередную техническую идею. Мы переправились через фьорд на лодке Аткинсонов, но вместо того, чтобы взять извозчика, который уже караулил состоятельных клиентов на правом берегу, решили прокатиться на конке. Она как раз дожидалась отправления.

Лёшка, наконец, достроил рельсовый путь. Конечно всё это выглядело пока весьма примитивно. Единственная лошадка тянула вагончик на двадцать сидячих и примерно столько же стоячих мест. Ни рессор, ни освещения, ни нормальных дверей и окон. На конечных остановках лошадку перепрягали с одного конца вагона на другой, или заменяли на свежую, потому что разъездов и поворотных кругов на однопутной линии пока ещё не установили.

— От старой идеи с железными полосами пришлось отказаться, — сказал Тропинин. — Положили более дешевые и короткие чугунные рельсы. Но это увеличило частоту стыков и ограничило скорость движения.

И всё же конка стала первым общественным транспортом Виктории, потому что извозчики и лодочники скорее выполняли работу такси. Правда Пег и Ног Аткинсоны уже создали целую сеть лодочных станций, и с моей подачи подумывали запустить единый маршрут через весь фьорд — нечто типа водной маршрутки, того самого голландского трексхёйта, но движимого не лошадью (конную тропу вокруг фьорда устроить было бы невозможно), а силой пара. Братья всё ещё дожидались обещанных Лёшкой паровой машины с гребным колесом, поэтому конка опередила речной трамвай.

— Пока она работает бесплатно и только в определенные часы, когда на фабриках смена, — заметил Лёшка. — Мы по чистой случайности застали вагон здесь.

Вагон и правда был уже полон. Работники, что проживали в жилом районе Правого берега, заняли все скамейки и места в проходе, оставив нам пятачок на задней открытой площадке. Конечно, многие, завидев больших начальников, предложили уступить место. Но меня место под открытым воздухом вполне устроило. Кучер (или вагоновожатый) взялся за вожжи и мы отправились вместе с рабочей сменой к верфям Эскимальта.

Верфями они назывались лишь по традиции. Линия по производству шхун занимала лишь малую часть пространства. Тропинин вырастил здесь настоящий промышленный городок. Металлургия, деревообработка, производство механизмов и машин. Он брался за всё и сразу. Что в конце концов привело его к энергетическому кризису.

Возможности водяного колеса очень быстро исчерпали себя. Мы не могли сооружать пруды вроде тех, что заливали огромные пространства в России. У нас не имелось столько места, не имелось и достаточного стока воды. Поэтому паровые машины быстро стали насущной необходимостью для всех авантюр Тропинина. Хорошо, что особых проблем с ними не возникло. Основные принципы конструкции Лёшка знал, быстро объяснил их соратникам, и те даже не имея теоретической подготовки, успешно подбирали параметры методом проб и ошибок.

Возможно машины получались тяжелее, чем могли бы, с запасом прочности, лишними деталями, но они работали.

Куда хуже дело обстояло с металлопрокатом. Сталь являлась материалом капризным, отливать из неё получалось лишь всякую ерунду — не слишком точные, не слишком крупные и не слишком прочные вещи. Для товарного производства жести, гвоздей, цепей, стальных тросов, рельсов, мостовых ферм и многих других полезных изделий Тропинину требовалось освоить прокат. Холодный и горячий, листовой и фасонный. Но если паровой молот он создал всего лишь со второй попытки (и даже первая модель вполне успешно работала, когда требовалось отковать какую-нибудь мелочь — багор, например), то с прокатом все оказалось сложнее. Отлитые из чугуна вальцы не вращались как нужно, заготовки норовили завернуться вокруг них, застрять в ручьях, приводы разрушались от перегрузок. В конце концов, Лёшка плюнул и свалив доводку на помощников, занялся другими проектами.

Одним из них стала химическая промышленность. Привычная нам номенклатура химических веществ только зарождалась. Кислоты назывались водками, в научном обороте химиками употреблялись несуществующие элементы. Порой трудно было найти нужный нам реактив, не зная названия. А то что всё-таки находилось производилось в восемнадцатом веке в мизерных количествах и стоило дорого.

Лаборатория технологического института производила в небольших свинцовых кубах кислоты из селитры и серы, в экспериментальных пиролизных ретортах получали из дерева метанол и смолы, из бересты гнали дёготь. Теперь же Лёшка переходил к промышленным масштабам. От конечной остановки мы прошли к огороженному пустырю и Тропинин повёл меня через новое хозяйство.

— Это только первая фаза переработки, — заявил он. — Химическая промышленность во многом основана на полупродуктах, То что является отходом в одном процессе, используется как сырьё в другом. Сперва мы научимся делить продукт перегонки на фракции, а потом начнем обрабатывать кислотами, другими реактивами, и вновь смешивать…

Мы шли мимо чугунных колонн, недостроенных кирпичных фундаментов, штабелей материалов. Часть будущих цехов обносили валами, в которых устраивали нечто вроде ворот. Но ворота эти выходили не на аллею, по которой мы шли, а в сторону леса.

— Если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и в проем, тогда другие цеха не пострадают, — пояснил Лёшка.

— Звучит зловеще.

— Мы научились фабриковать кислоты. А кислоты — ключ к прогрессу! Мы получим бездымный порох, взрывчатку, сможем производить красители, протравы, гальванические элементы, наконец. Заложим целую отрасль!

— Знаешь сколько народу потеряло головы, пока эта отрасль достигла успеха? А у нас на всей планете только твоя голова вмещает рецептуру получения пироксилина. Потеряешь её и остальным придется ждать ещё лет сто.

— Во-первых, моя рецептура всё равно не точна, надо подобрать пропорции, а во-вторых, я изложил на бумаге основные принципы и веду прописи. Ты сможешь начать с того места, где остановлюсь я.

— Нет уж, спасибо, — я передернул плечами.

— Не парься, — засмеялся Лёшка. — Я пока работаю на уровне гранов с аптекарскими весами. А для опытов использую помощников. Но я пригласил тебя не за этим.

Мы остановились перед очередной времянкой больше похожей на сарай и Лёшка сделал рукой приглашающий жест.

Посреди сарая стояла привычная уже реторта для пиролиза. Но на этот раз она была заправлена не деревом, а каменным углем. Его пока добывали немного. У нас ушёл целый год, чтобы получить от тамошних индейцев снунейму разрешение на разработку в районе их священной горы Ваке Сиа (надо сказать, всякая примечательная гора была у индейцев священной). По сложившейся традиции участок поднесли мне в качестве дара на потлаче, а я переуступил его корнуэлльцам, получив взамен десять процентов в их предприятии.

Со временем мы собирались пустить новую линию дилижанса до этого места. Остров имел два восточных берега, разделенных глубоким фьордом, один из них давно покрыла цепочка хуторов и небольших поселений, а второй пока только осваивался. Там и дороги-то толком не имелось. Однако, возить уголь всё равно было дешевле баржами, и первая из них (по сути переделанный баркас) прибыла с севера пару недель назад.

Обычно Тропинин размещал экспериментальные печи под открытым небом, на этот раз по какой-то причине поставил внутри помещения. К реторте присоединялась батарея из ряда чугунных емкостей, в которых газ постепенно охлаждался, после чего медная трубка отводила его в закрытый сосуд с водой и только потом, через другую трубку остатки выходили наружу под устроенную особо вытяжку, где сгорал бледно голубым факелом.

На отводной трубке Лёшка пристроил резную обечайку из меди. Её назначение недолго оставалось для меня неясным.

— Смотри.

Лёшка взял бутыль с отрезанным донышком, а быть может это была специально созданная конструкция, и установил её на обечайке. Огонь, попав в стеклянный плен, сразу же сменил цвет на оранжевый. Вернее таковым стала часть пламени.

— Это конечно не газовый уголь, но что есть, то есть, — пояснил Тропинин. — Многое зависит от тяги и объема воздуха. Я экспериментировал с соотношением, ну то есть дырочки сверлил в обечайке, менял высоту лампового стекла, форму горелки, пока не добился самого яркого света. Посмотри на таблицу…

Он показал на дальнюю стену сарая, где висел белый лист, исчерченный горизонтальными линиями.

— Что это?

— Говорю же таблица. По ней я проверяю яркость. Насколько тонкие штрихи сможет разобрать глаз? Ради этого, собственно, в помещении аппарат установил. Закрываешь окна ставнями и тестируешь, хоть днем, хоть ночью.

— Здорово придумал, — одобрил я.

— Вообще-то мне нужны продукты коксования, ну там аммиачная вода, смолы, а газ только мешает, — продолжил Лёшка. — Придется его сжигать. Во всяком случае пока не придумаю способ хранения. И тут я подумал, зачем же зря коптить атмосферу?